И влагой терпкой и таинственной. Блок незнакомка стихотворение. Анализ стихотворения «Незнакомка» А. А. Блока
Александр Блок написал стихотворение «Незнакомка» в 1906 году, но свет стихи увидели в конце 1908 года, когда вошли в цикл «Город». Поэт продолжает ряд лирических стихотворений, но показывает незнакомку своей мечты не оторвано от жизни, а на фоне окружающего мира, примешивая к стихотворению букет философии.
Обратим внимание ещё на один ход Блока. Дама всегда одна и носит шляпу с траурными перьями. Возможно, автор показывает недавнее горе красавицы и её отречение от мира, по крайней мере, на сегодня. Так образ переходит из разряда живой незнакомки к разряду мечты.
Завершает поэт интересно вдвойне – он переносит себя к разряду пьяниц, и отказывается от незнакомки, отдавая предпочтение вину. Он прячет её под ключ, отрекаясь от красоты в пользу поиска истины, вино только метафора, не более. В мечтах осталась незнакомка, а на столе бокал вина - сочетание духовного и материального.
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
Среди канав гуляют с дамами
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»* кричат.
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
Анализ стихотворения «Незнакомка» А. А. Блока
Самое известное стихотворение Блока, относящееся ко второму периоду творчества, — «Незнакомка».
Вся первая строфа этого стихотворения – фактически развернутая метафора, хотя многие исследователи утверждают, что можно с предельной точностью установить, где происходили события, описываемые в стихотворении. Сама картина не нуждается в подобной конкретизации:
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух»
Последующие три строфы еще более усиливают этот мотив, подчеркивая дисгармонию мира:
И раздается женский визг,
А небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.»
Эти картины подготавливают появление чуда: слишком велик контраст между прошлым и появлением прекрасной Незнакомки. Само видение возникает как бы из вечерних сумерек, из пошлого крика пьяниц, скрипа уключин, визга женщин, возникает как отрицание дисгармоничного мира.
Незнакомка среди ресторанных столиков, среди пьяниц. На то, что это может быть просто сон, указывает только одна неожиданная деталь – «дыша духами и туманами», — немного поясняет слова автора. «Всегда и всюду больше и глубже всего лежит мирный туман..». Этот образ тумана еще более усиливает таинственность появления Незнакомки. Последующие три строфы заполнены сложной символикой, которая не поддается прямой расшифровке, да в ней и не нуждается. Здесь все хрупко, основано на таинственности, душа освобождается от пошлого давления повседневности, улетает в иные миры, открывая в своей глубине неведомые миру сокровища. Важно то, что душа человеческая на миг соприкоснулась с миром прекрасного. В таком контексте уже не режут слух слова:
Цветут на дальнем берегу».
Завершается стихотворение строфой, где есть два восклицательных предложения, смысл которых контрастно противопоставлен друг другу:
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина и вине».
Стихотворение. Александр Блок: незнакомка.
"Стихи о любви и стихи про любовь" — Любовная лирика русских поэтов & Антология русский поэзии. © Copyright Пётр Соловьёв
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»* кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
* In vino veritas! - Истина - в вине! (лат.)
Анализ стихотворения «Незнакомка» Александра Блока
Чтобы понять смысл стихотворения «Незнакомка», надо знать историю его создания. Блок написал его в 1906 г. в тяжелый период, когда от него ушла жена. Поэт был просто раздавлен отчаянием и проводил целые дни в беспробудном пьянстве в грязных дешевых заведениях. Жизнь Блока катилась под откос. Он это прекрасно осознавал, но не мог ничего исправить. Измена жены поставила крест на всех надеждах и устремлениях поэта. Он утратил цель и смысл своего существования.
Стихотворение начинается с описания обстановки, в которой сейчас находится лирический герой. Он уже давно привык к мрачной атмосфере грязных ресторанов. Автора окружают постоянно пьяные люди. Вокруг ничего не меняется, сводит с ума своим однообразием и бессмысленностью. Даже источник поэтического вдохновения, луна, - всего лишь «ко всему приученный… диск».
В этой обстановке к лирическому герою приходит надежда на избавление в образе таинственной незнакомки. Из стихотворения непонятно, реальна ли эта женщина, или только плод воображения, искаженного непрерывным употреблением вина. Незнакомка в одно и то же время проходит между пьяными рядами и занимает свое место у окна. Она представляет собой существо из другого, чистого и светлого мира. Глядя на ее величавый облик, ощущая запах духов, автор понимает всю мерзость своего положения. В мечтах он уносится из этого душного зала, начинает совершенно новую жизнь.
Финал стихотворения неоднозначен. Вывод, к которому приходит автор («Истина в вине!»), может трактоваться двояко. С одной стороны, Блок не уподобился окружающим его пьяницам, окончательно утратившим надежду на будущее. Он осознал, что продолжает хранить душевное «сокровище», которым вправе распорядиться. С другой стороны, видение незнакомки и пробуждение веры в лучшее может быть просто пьяным бредом, за которым последует тяжелое похмелье.
Стихотворение написано образным языком. Эпитеты отражают душевную опустошенность автора («тлетворный», «бессмысленно», «сонные»). Мрачность обстановки усилена метафорами («влагой терпкой и таинственной», «с глазами кроликов») и олицетворениями («правит… тлетворный дух»).
Резкий контраст грязному ресторану представляет описание незнакомки. Автор выделяет только отдельные детали, имеющие для него символическое значение («упругие шелка», «узкая рука»). Мимолетность образа подчеркивает нереальность происходящего. В сознании автора стирается грань между мечтой и действительностью.
Стихотворение «Незнакомка» занимает особое место в творчестве Блока. В нем отражены искренние ощущения и размышления автора в период острого душевного и жизненного кризиса. Сделана попытка найти выход из этой губительной ситуации.
]
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.
Постепенно нарастающая блоковская линия в стихотворении разрешается видением «блаженной страны» (у Блока в «Незнакомке» – «и вижу берег очарованный / и очарованную даль»).
В стихотворении Блока видение дальнего берега явно противопоставлено картине уродливого мира, тогда как у Иванова о том мире, откуда «блаженная страна» видна, не сказано вообще ничего. То есть сказано в первой строфе, но это взгляд сверху, на некое общеевропейское состояние свободы на все четыре стороны, а вот о своем собственном, конкретном, эмигрантском бытии Иванов не говорит ни слова, так, словно, никакого бытия и нет. Вернее, всё, что есть – это не внешние обстоятельства, а жизнь внутренняя, жизнь души. В этом смысле с новой силой светится блоковское «она садится у окна» – всё дальнейшее видение будет «сквозь тусклое стекло», с акцентом не столько на гадательности нашего видения, сколько на том, что оно – внутреннее, а не внешнее.
Фольклорное «морями-океанами» указывает и на расстояние (далеко-далеко), и на русскость, и на сказочность видения – блаженная страна находится где-то там, «за морем-океаном, в тридесятом царстве, тридевятом государстве. После двоеточия – описание самой блаженной страны, не названной по имени – а имени и не нужно, потому что уже прозвучал голос Блока, уже прозвучал и фольклорный зачин «за морями-океанами».
Из «всеобщей родины», из новоевропейского мира, путь ведет в Россию, и этот путь – внутренний – сродни умному зрению (и тем отлично это видение от блоковского, где до конца не ясно – то ли это прозрение, то ли пьяный бред – у Иванова «пройдя меж трезвыми и пьяными» – не только очаровательная неточность воспоминания, но и указание на некую абсолютность видения).
Эпитет блаженная поясняется в следующих строках:
Стоят рождественские елочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки
Визжа, купаются в Крыму.
Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених.
Кажется, что в двух первых стихах речь идет о блаженном неведении – не случайно рождественские елочки снежную тюрьму скрывают. В этом смысле зима первых двух стихов может трактоваться и как символ смерти («чистейший саван зимы, заметающей жизнь»). Но не только, ведь почти всегда у Иванова зима – это воспоминание о доме, о русском снеге, в отличие от «благодатного юга».
Стоит обратить внимание на то, что и в отношении «эмигрантской были» Иванов использует эпитет блаженный, который в контексте изгнания отсылает, скорее, к посмертному существованию, нежели к земному раю.
Мне кажется, что «блаженная страна» отсылает и к блаженному неведению, и к блаженному видению, и блаженству в простом смысле счастья (голубые комсомолочки).
Вот и рождественские елочки напоминают о светлом празднике, о том празднике, который, по словам Блока, был воспоминанием о золотом веке, о чувстве домашнего очага.
Праздник Рождества был светел в русских семьях, как елочные свечки, и чист, как смола. На первом плане было большое зеленое дерево и веселые дети; даже взрослые, не умудренные весельем, меньше скучали, ютясь около стен. И всё плясало – и дети и догорающие огоньки свечек.
Именно так чувствуя этот праздник, эту непоколебимость домашнего очага, законность нравов добрых и светлых, – Достоевский писал (в «Дневнике писателя», в 1876 г.) рассказ «Мальчик у Христа на елке». Когда замерзающий мальчик увидел с улицы, сквозь большое стекло, елку и хорошенькую девочку и услышал музыку, – это было для него каким-то райским видением; как будто в смертном сне ему привиделась новая и светлая жизнь.
В стихотворении Иванова райское видение, новая светлая жизнь соседствует со смертью, точно так же, как в первой строфе Греция «цветет могилами». При этом, самих голубых комсомолочек вряд ли можно расценивать, как олицетворение мирового зла.
Получается, что картина блаженной страны противопоставлена картине европейского мира в первой строфе: там свобода «на все четыре стороны», здесь – тюрьма. Но эти картины и похожи: и там, и там – забвение о смерти, о героической гибели («цветение могил» и «ныряют над могилами» – кстати, снова отсылка к Тютчеву – «под вами могилы – молчат и оне»).
В 1949 году Иванов иначе опишет эту «снежную тюрьму»:
Россия тридцать лет живет в тюрьме,
На Соловках или на Колыме.
И лишь на Колыме и Соловках
Россия та, что будет жить в веках.
В стихотворении «Свободен путь под Фермопилами» всё тот же образ «снежной тюрьмы», но «всё остальное» – уже не «планетарный ад», а купающиеся в Крыму комсомолочки. Вряд ли можно согласиться с прямодушным утверждением Кирилла Померанцева: «Русская молодежь неповинна в грехах родителей и не ведает, что живет в тюрьме. Лишенный собственных своих радостей, поэт радовался за нее». Радости в этих строках, на мой взгляд, нет и в помине. Но есть в них нежность. И уменьшительные суффиксы, и сама рифма елочки/комсомолочки вкупе с эпитетом голубые, скорее, указывает на блаженство неведения и невинности, чем на «холод и мрак» наступивших дней.
В заключительной строфе та же картина:
Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених…
«Ныряют над могилами» – в том числе, над могилами белогвардейскими, а стихи и жених в следующей строке – это всё то же указание на невинность жизни, на юность, на любовь (точнее – весну, влюбленность). Примечательно, что именно «стихи», а не что-нибудь еще, но ведь «стихи» – это из той самой, невозможной и невозвратимой, русской жизни.
Заключительные строки стихотворения возвращают нас к тому, с чего оно начинается – Фермопильскому сражению:
…И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.
Круг истории замыкается, и эта кольцевая структура не случайна – взгляд сверху обнимает целое, но само целое – не в отвлеченной идее, а в конкретном, то есть, в личности (и того, кто погиб, и того, кто видит это – «а мы»). Мы можем проследить это движение в самом стихотворении: от «всеобщей родины» и картины послевоенного, европейского мира в первой строфе, к внутренней жизни сумбурных учеников Леонтьева и Тютчева – надежде (третья строфа), которой видится «блаженная страна» – т.е. русская Греция – новая Россия (четвертая строфа) – к личности (Леонид под Фермопилами) и утверждению неслиянности и нераздельности самой истории – личной и всеобщей – «конечно, умер и за них».
Безнадежная борьба под Фермопилами оканчивается поражением и гибелью спартанцев. Сама греко-персидская война будет закончена несколько десятилетий спустя подписанием мирного договора, вполне благоприятного для Эллады, но и дни Эллады сочтены – в современной Греции только развалины напоминают о «золотом веке».
Стихотворение Георгия Иванова – это, в сущности, однозначный и бескомпромиссный ответ на тот вопрос, которым задаются «не сумбурные» ученики Константина Леонтьева: «Нынешняя Россия мне ужасно не нравится. Не знаю, стоит ли за нее или на службе ей умирать?». Нет сомнения, что «нынешняя Россия» – снежная тюрьма – не особенно нравится и Георгию Иванову. Тем сильнее звучит утверждение «конечно, умер и за них».