Мелетий Смотрицкий (1572 или 1578–1633) церковный деятель, просветитель, писатель-полемист, филолог Ситуация, сложившаяся на украинско-белорусских землях в результате принятия верхушкой церковной иерархии Брестской унии 1596 года, породила глубокие противоречия в настроениях

Кличко Виталий Владимирович, Кличко Владимир Владимирович Кличко Владимир Владимирович(род. в 1971 г.)Кличко Владимир Владимирович(род. в 1976 г.) Братья Кличко – одни из самых знаменитых боксеров мира. Взлет украинских спортсменов настолько стремителен, что мировая

СУРЬЁ, Поль (Souriau, Paul, 1852–1926), французский филолог и философ 675 * Чтобы изобрести, нужно подумать иначе. «Теория изобретения» (1881) Здесь: «Чтобы найти, нужно подумать иначе». ? Souriau P. Th?orie de l’invention. – Paris, 1881, p. 6–7. В форме «Чтобы изобрести…» приведено в книге французского

ЩЕРБА, Лев Владимирович (1880–1944), филолог 3 Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка. Фраза не содержит ни одной лексической морфемы русского языка, но грамматически правильна и обладает определенным значением. Щерба придумал ее в конце 1920-х гг., на семинаре,

Формальных признаков много. Во-первых, изменяемость
и не только по лицам и числам, но и по временам, наклонениям,
видам и другим глагольным категориям.13 Между прочим,
попытка некоторых русских грамматистов последнего времени
представить инфинитив как особую от глагола «часть речи»,
конечно, абсолютно неудачна, противоречива естественному
языковому чутью, для которого идти и иду являются формами
одного и того же слова.14 Эта странная аберрация научного
мышления произошла из того же понимания «частей речи»
как результатов классификации, которое свойственно было
старой грамматике, с переменой лишь principium divisionis,
и возможна была лишь потому, что люди на минуту забыли,
что форма и значение неразрывно связаны друг с другом:
нельзя говорить о знаке, не констатируя, что он что-то
13 Признание категории лица наиболее характерной для глаголов
(отсюда определение глаголов как «слов спрягаемых»)) в общем верно и
психологически понятно, так как выводится из значения глагольной
категории: «действие», по нашим привычным представлениям, должно
иметь своего субъекта. Однако факты показывают, что это не всегда бы-
вает так: моросит, смеркается и т. п. не имеют формы лица,* однако
являются глаголами, так как дело решается не одним каким-либо призна-
ком, а всей совокупностью морфологических, синтаксических и семан-
тических данных.
14 Под «формами» слова» в языковедении обыкновенно понимают
материально разные слова, обозначающие или разные оттенки
одного и того же понятия, или одно и то же понятие в разных
его функциях. Поэтому, как известно, даже такие слова, как /его,
tuli, latum, считаются формами одного слова. С другой стороны, такие
слова, как писать и писатель, не являются формами одного слова, так как
одно обозначает действие, а другое - человека, обладающего определен-
ными признаками. Даже такие слова, как худой, худоба, не считаются
нами за одно и то же слово. Зато такие слова, как худой и худо, мы очень
склонны считать формами одного слова, и только одинаковость функций
слова типа худо со словами вроде вкось, наизусть и т. д. и отсутствие
параллельных этим последним прилагательных создают особую катего-
рию наречий и до некоторой степени отделяют худо от худой. Конечно,
как и всегда в языке, есть случаи неясные, колеблющиеся. Так, будет ли
столик формой слова стол? Это не так уж ясно, хотя в языковедении
обыкновенно говорят об уменьшительных формах суще-
ствительных. Предобрый, конечно, будет формой слова добрый, сделать
будет формой слова делать, но добежать едва ли будет формой слова
бежать, так как самое действие представляется, как будто различным
в этих случаях. Ср. Abweichungsnamen и Übereinstimmungsnamen
у О. Dittrich [в] «Die Probleme der Sprachpsychologie», 1913.
В истории языков наблюдаются тоже передвижения в системах форм од-
ного слова. Так, образования на -л-, бывшие когда-то именами лица дей-
ствующего, вошли в систему форм славянского глагола, сделались прича-
стиями, а теперь функционируют как формы прошедшего времени в системе
глагола (захудал); эти же причастия в полной форме снова оторвались
от системы глагола и стали прилагательными (захудалый). Процесс втяги-
вания отглагольного имени существительного в систему глагола, проис-
ходящий на наших глазах, нарисован у меня в книге «Восточнолужицкое
наречие», [т. I. Пгр.,] 1915, стр. 137.

Оставив для простоты устный литературный язык в стороне, перейдем к разным формам письменного языка. Здесь найдем прежде всего две большие группы его разновидностей: разные формы языка художественной литературы и разные формы делового языка.

Обращаясь к последним, мы видим тут канцелярский язык, или стиль, язык законов, научный язык, эпистолярный стиль, переходящий в том смысле, как обыкновенно употребляют этот термин, в форму художественного языка, и другие. Я назвал разновидности, наиболее осознанные среди нелингвистов; на самом деле их очень много - достаточно указать на медицинскую разновидность, которую все легко могут себе представить и которая имеет даже свой разговорный язык.

Можно сказать - и многие нелингвисты так и думают, - что все эти разновидности в сущности не нужны и что лучше было бы, если бы все писалось на некотором общем языке. Особенно склонны люди это думать о канцелярском стиле - термин, который приобрел даже некоторое неодобрительное значение. Конечно, во всех этих разновидностях существуют бесполезные пережитки вроде, например, архаического оный канцелярского стиля, но в основном каждая разновидность вызывается к жизни функциональной целесообразностью. Так, основная разновидность канцелярского стиля имеет своей задачей представить все обстоятельства дела во всех их логических взаимоотношениях вместе с выводом из них в одном целом. Отсюда вытекает культура сложных предложений по способу подчинения в канцелярском стиле. И в самом деле, подобным образом хорошо построенные предложения дают возможность читателю все сразу понять и сразу же принять соответственное решение. Если изложить содержание такого сложного предложения в виде независимых друг от друга элементов, то читателю потребуется значительное количество времени и энергии на то, чтобы свести эти элементы в единое логическое целое и сделать соответственные выводы.

Язык законов требует прежде всего точности и невозможности каких-либо кривотолков; быстрота понимания не является уже в таком случае исключительно важной, так как заинтересованный человек безо всякого понукания прочтет всякую статью закона и два и три раза.

Зато язык прокламаций, имеющий в виду широкие народные массы, должен схватываться на лету, должен бить в одну точку и не размениваться на мелочи и оговорки - все это тоже находит свое языковое выражение.

Научный язык имеет свою специфику: строгость в выборе терминов, которые не должны допускать никаких двусмысленностей.

Эпистолярный стиль имеет множество вариантов в зависимости от социальных взаимоотношений корреспондентов. Эти разновидности были всегда так очевидны, что в прежние времена составлялись особые руководства для писания писем, называвшиеся «письмовниками».

Язык художественной литературы имеет, конечно, гораздо больше вариаций, чем деловой язык, но они не так очевидны и во всяком случае не так легко классифицируются. Но главное, что они имеют совершенно иную направленность: они должны рисовать все то разнообразие разговорных, социальных и отчасти географических диалектов, которые объединяет данный литературный язык. Через язык рисуется та социальная среда, к которой принадлежат действующие лица. При этом все дело в том, что диалекты вводятся в ткань литературных произведений, конечно, не полностью, а лишь в очень немногих элементах, являющихся как бы условными намеками на данные диалекты. Эти элементы должны быть общепонятны, но входят в литературный язык как особый слой, характеризующий тот или другой диалект или даже язык. Украинские батька в смысле "отец", жинка в смысле "жена" и многое другое входят в русский литературный язык как украинизмы, но выдання - "издание", хвылына - "минута", пыка - "рожа, морда", рожа - "роза" не войдут в русский литературный язык, пока тем или другим способом не станут общепонятны.

Если начать со способов изображения географически разной среды, то можно вспомнить, что мы говорим, например, о деревнях у русских, о хуторах на Украине, об аулах на Кавказе, о кишлаках в Средней Азии, о заимках в Сибири.

Любопытно отметить, что в литературном языке почти что нет способов локализировать точнее русские крестьянские диалекты: по-видимому, здесь превалирует социальная точка зрения. Так называемые областные слова, в значительном количестве вошедшие в русский литературный язык, имеют целью характеризовать действующих лиц как крестьян: таковы зипун в смысле "кафтан, пальто", панева в смысле "юбка", рушник "ручное полотенце", зимник в смысле "санный путь", избоина в смысле "жмыхи", редина, реднина в смысле "редкая ткань", рядно в смысле грубый холст и т. д. Сюда же, может быть, относятся и такие слова, как баловать, пошаливать в смысле "грабить", играть свадьбу в смысле "справлять свадьбу" и т. п. Такие слова являются переходными между словами специфически крестьянскими и словами, которые получили в нашей лексикографии название просторечных, т. е. характеризующих людей, не вполне овладевших литературным языком. Надо, впрочем, отметить, что элементы просторечия часто в большом ходу в разговорном языке и людей, владеющих литературной речью. Таковы: авось, небось, кажись, бордовый (цвет бордо), боязно, рука (ржавчина) и др.

В таком же плане можно говорить о слое фабричных слов в литературном языке, о слое школьных слов и о многих, многих других слоях.

Особо стоят три, если не четыре соотносительных слоя слов - торжественный, нейтральный и фамильярный, к которым можно прибавить и четвертый - вульгарный. Их иллюстрировать можно, например, следующими: лик, лицо, морда, рожа", вкушать, есть, уплетать, лопать или жрать.

Совершенно особо стоит стихотворный язык, не с точки зрения его собственно поэтической функции, а с узколингвистической: он традиционно допускает такие слова, которые вовсе невозможны в обыкновенной речи, как, например, хладный вместо холодный, пламень вместо пламя и многое другое.

Еще более особо стоит язык драмы - своеобразный продукт контаминации разговорного и литературного языков.

В заключение этого отдела я должен сказать, что, к нашему великому стыду, многое здесь для нас еще неясно. Русским филологам предстоит еще большая работа по созданию настоящей полной стилистики русского литературного языка. В этой стилистике русский литературный язык должен быть представлен в виде концентрических кругов - основного и целого ряда дополнительных, каждый из которых должен заключить в себе обозначения (поскольку они имеются) тех же понятий, что и в основном круге, но с тем или другим дополнительным оттенком, а также обозначения таких понятий, которых нет в основном круге, но которые имеют данный дополнительный оттенок.

Из всего сказанного ясно, что развитой литературный язык представляет собой весьма сложную систему более или менее синонимичных средств выражения, так или иначе соотнесенных друг с другом.

Разнородность элементов дала основу нашей стилистике; старые книжные элементы продолжают свое бытие в торжественной, возвышенной речи, народные элементы образуют обыденную речь, утонченную зачастую совершенно незаметным для невооруженного глаза французским влиянием, а интернациональная терминология составляет ткань научного языка.