Революция, вспыхнувшая во Франции в феврале 1848 года, оказала сильное воздействие на студента Н.Г. Чернышевского , определив круг его интересов. Он погрузился в изучение трудов социалистов-утопистов, в которых видели тогда развитие христианского учения.

Н.Г. Чернышевский

Но в июле 1862 года Чернышевский был арестован по обвинению в связях с эмигрантами, то есть с группой А.И. Герцена , и оказался заключённым в одиночную камеру Петропавловской крепости, где он находился целых два года, и именно там был написан его роман «Что делать?».

Чернышевский пишет роман «Что делать?». Роман затмил произведения Достоевского, и тот бросился писать свой «ответ Чемберлену» — роман «Идиот»

К этому роману нельзя приложить привычные мерки того времени. В произведении Чернышевского мы имеем дело с философско-утопическим романом. Мысль в его романе преобладает над непосредственным изображением жизни. Не случайно роман был оценён революционно-демократической интеллигенцией не как собственно художественное произведение, а как программное произведение по социалистическому переустройству жизни.

Композиция произведения строго продумана: изображение «пошлых людей», изображение «обыкновенных новых людей», образ «особенного человека» и сны героини романа Веры Павловны. В четырёх снах Веры Павловны заключена философская концепция, разработанная Чернышевским для революционно настроенной молодёжи.

Письмо

11 июля 1856 г в одном из номеров Петербургской гостиницы найдена записка, в которой написано, что об её авторе скоро станет известно на Литейном мосту и что виноватых при этом не стоит искать. В эту же ночь какой то мужчина застрелися на мосту. В воде нашли его простреленную фуражку.

Вера Павловна получает роковое письмо

В это время на Каменном острове, молодая дама занимается шитьем и напевает песню. Её зовут Вера Павловна. Тут появляется служанка с письмом, прочитав его Вера Павловна начинает плакать. Появившийся молодой человек старается её утешить, но Вера Павловна отталкивает его со словами, что это его вина.

«Ты в крови! На тебе его кровь! Ты не виноват - я одна…»

Знакомство с Лопуховым

Дальше в романе идёт рассказ о жизни Веры Павловны и что привело к такому печальному исходу. Вера Павловна родилась и выросла в Петербурге. Её отец, Павел Константинович Розальский, был управляющим дома, а мать выдавала деньги под залог. Главной целью матери, Марьи Алексеевны, было как можно выгоднее выдать дочь замуж и она прилагала к этому максимум усилий. Внимание на Веру обращает сын хозяев дома — офицер Старешников, и пытается её соблазнить. Мать просит дочь быть с ним как можно ласковее, чтобы он женился на ней, но Вера понимает истинные намеренья Сторешникова. В доме Верочке становится невыносимо, но всё неожиданно решается.

Вера Павловна и Лопухов

К Феде, брату Веры, пригласили молодого учителя — студента-медика Дмитрия Сергеевича Лопухова. Изначально они относятся друг к другу с осторожностью, но после находят много общего. Лопухов старается спасти Веру и устроить её гувернанткой, но ему отказывают, поскольку никто не хотел брать на себя ответственность за молодую девушку, которая сбежит из дому.

Первый сон

Не задолго до окончания учёбы, Лопухов бросает учиться, подрабатывает частными уроками и делает предложение Вере.

Н. Бондаренко. Первый сон Веры Павловны

Верочке снится её первый сон. Снится, что она заперта в сыром, тёмном подвале. И вдруг дверь распахнулась, и Верочка очутилась в поле. Дальше ей снится, что она разбита параличом. И чей-то голос говорит, что она будет здорова, вот только Он коснется её руки. Верочка встала, идёт, бежит, и опять она на поле, и опять резвится и бегает. «А вот идёт по полю девушка, - как странно! И лицо, и походка - всё меняется, беспрестанно меняется в ней». Верочка её спрашивает, кто же она. «Я невеста твоего жениха. Мои женихи меня знают, а мне нельзя их знать; у меня их много». - «Только как же вас зовут? Мне так хочется знать», - говорит Верочка. А девушка отвечает ей: «У меня много разных имён. Кому как надобно меня звать, такое имя я ему и сказываю. Ты меня зови любовью к людям». Затем она даёт наказ Верочке - чтобы та выпускала всех и лечила, как она вылечила её от паралича. «И идёт Верочка по городу и выпускает девушек из подвала, лечит от паралича. Все встают, идут, и все они опять на поле, бегают, резвятся».Этот сон на самом деле - иносказание, и мыслящая публика того времени, умея читать между строк, находила в тексте конкретные образы и даже призывы к действию. Девушка, которую встретила Верочка, олицетворяла собой будущую революцию, а её женихи - это революционеры, готовые к борьбе за переустройство России.

Старый Саратов, откуда родом Чернышевский. Таинственные клады, тень Чернышевского, старинная усадебка и любовь к Отечеству… Чем не ещё один сон Веры Павловны? Только всё это происходило наяву

Молодые живут в съемной квартире, её хозяйке отношения Лопухова и Веры, кажутся странными. Спят они в разных комнатах, спрашивают, прежде чем войти в комнату, и не появляются друг перед другом не одетыми. Вера объясняет это тем, что они боятся друг другу надоесть, что такой и должна быть семейная жизнь.

Второй сон

Вера Павловна решает открыть собственное хозяйство - швейную мастерскую и нанимает туда девушек, которые получают такой же процент от дохода, как и она. Они не только работают вместе, но и вместе отдыхают.

В это время Вере Павловне снится второй сон, в котором она видит поле, на котором растут колосья. На поле есть реальная грязь — это забота о том, что нужно человеку, из этой грязи и растут колосья, и есть грязь фантастическая – забота о пустом, ненужном деле, и из этой грязи ничего не растёт.

Третий сон

В гости к Лопуховым часто заходит друг Дмитрия - Александр Матвеевич Кирсанов. Кирсанов проводит много времени с Верой Павловной, в то время когда Лопухов занят своей работой. Но неожиданно Кирсанов перестает заходить к ним в гости, Лопуховы не могут понять почему. Просто Кирсанов понимает, что влюбился в жену друга. Кирсанов появляется лишь тогда, когда Дмитрий болеет, он во всём помогает Вере Павловне и в этот момент и она понимает, что тоже влюблена в Кирсанова.

Н. Бондаренко. Семейный портрет в интерьере. Вера Павловна

Об этом говорит и её очередной, третий, сон, в котором она читает дневник.

Н. Бондаренко. Третий сон Веры Павловны

В дневнике написано, что она благодарна мужу за всё, но не испытывает к нему того нежного чувства, в котором она так нуждается.

Дмитрий находит из этого единственный выход — он отправляется на Линейный мост, где и происходит роковой выстрел.

Н. Бондаренко. Швейная мастерская Веры Павловны

Когда Вера Павловна об этом узнает, к ней приходит общий друг Кирсанова и Лопухова – Рахметов. Он был из богатой семьи, но в своё время он распродал своё имение, и все деньги раздал.

Н. Бондаренко. Портрет Рахметова

Он не употребляет вино, не трогает женщин, и даже спит на гвоздях, дабы узнать свои физические возможности. Рахметов много путешествовал по Европе и по России, чтобы стать как можно ближе к народу. В этот день он принёс письмо Вере Павловне от Лопухова, после которой она становится спокойной. Рахметов говорит Вере Павловне, что они были слишком разные с Лопуховым, поэтому она и влюбилась в Кирсанова.

Через время Вера Павловна выходит замуж за Кирсанова.

Кирсанов и Вера Павловна. Кадр из фильма

О том, что Вера Павловна и Лопухов разные, было написано в письме, которое она получила из Берлина, от некого друга Лопухова, который говорит, что после расставания с Верой Лопухов отлично себя чувствует.

Четвёртый сон

В итоге жизнь Веры Павловы и Кирсанова не сильно отличается от её жизни с Лопуховым. Кирсанов её очень любил, всегда её слушал, а если надо помогал.

Н. Бондаренко. Четвёртый сон Веры Павловны

Вскоре ей вновь снится сон, в котором очень много женщин всех времен. Тут же показывается красавица из первого сна, которая рассказывает ей о свободе женщины и равноправии полов.

Дом-мечта Веры Павловны

Четвёртый сон рисует утопическую картину жизни будущего социалистического общества, настоящий земной рай. В этом идеальном мире царит невиданная роскошь, работают мастерские, почему-то преобладает алюминий (для того времени драгоценный металл), при этом все счастливы в свободном труде. Фантастические описания грядущего чётко оттеняют основную мысль романа: всё это легко осуществится в ближайшем будущем, стоит только довериться Рахметовым и сообща «делать» революцию по рецептам, взятым из сновидений Веры Павловны.

В отличие от Гончарова , который показал в главе «Сон Обломова» свой идеал России со всеми её бедами и слабостями - тот идеал, который был обращён не в будущее, а в настоящее, - Чернышевский в снах Веры Павловны отрицает саму возможность построения справедливого общества на основе царского режима. Ему кажется, что только восстание и революция могут принести счастье. Но это была утопия, и партия большевиков спустя полвека, предприняв попытку построения справедливого общества по планам социалистов-утопистов, в конечном итоге потерпела фиаско, по крайней мере, временное.

В доме у Кирсановых бывает много гостей, вскоре среди них появляется семья Бьюмонт. Екатерина Бьюмонт познакомилась с Кирсановым очень давно, когда он помог ей понять, что человек которого она любила её недостоин. Позже она знакомиться с Чарльзом Бьюмонтом, который в превосходстве говорит на русском, поскольку до 20 лет прожил в России. При встрече Чарльза Бьюмонта с Кирсановым, последний узнает в нём Лопухова. Кирсановы и Бьюмонты настолько сближаются друг с другом, что решают жить в одном доме.

Что делать в Зазеркалье?

Немногим более полутора столетия назад Чернышевский начал сочинять сны Веры Павловны, а Льюис Кэрролл — сны девочки Алисы

Вера Павловна и Алиса. Стоило Алисе задремать за книжкой — мимо пробежал Кролик и начались чудеса. А Вере Павловне снилось, как надо трудиться, чтобы вокруг завертелись чудеса похлеще

Что делать, если Кэрролу приснится Чернышевский?

Полтора столетия назад писатель-радикал начал сочинять сны Веры Павловны, а писатель-консерватор — сны девочки Алисы.

Однажды летним утром 1862 года 34-летний Чернышевский отправился в Петропавловскую крепость. А 30-летний преподаватель Доджсон (он же Льюис Кэрролл) — на лодочную прогулку.

Один, сидя за решёткой, сочинил сны Веры Павловны. Другой именно тогда, плавая с коллегой Дакуортом и детьми декана колледжа Генри Лидделла, начал сочинять по просьбе 7-летней Алисы сказку о её снах. И вот ведь штука какая: девичьи сновидения, придуманные двумя молодыми людьми, наделали столько шума. Столько смыслов нашли в их сновидениях!

Конечно, совпадение всего лишь случайно. Чернышевский и не подозревал о существовании Льюиса Кэрролла, как и тот не знал про Николая Гавриловича. Но каприз совпадения любопытен — светотени перемешиваются, персонажи бликуют по-новому.

Против Чернышевского сфабриковали обвинение в составлении прокламации «Барским крестьянам от доброжелателей поклон», назвали его «врагом Российской империи номер один». А он изложил свои утопические идеалы в романе «Что делать?», смешав в мечтах будущее человечества, реальность любви и пирожных. Кстати, после Веры Павловны, он взялся и за сказочный роман в духе «Тысячи и одной ночи» («Повести в повести”), но как-то не сложилось.

Против Льюиса Кэрролла общественное мнение сфабриковало миф о педофилии: тень его витает над всеми фрейдистскими (а какими же ещё?!) толкованиями истории непонятных отношений Кэрролла с детьми. Правда, отношения эти всегда оставались в рамках приличий того времени — а те приличия нынешним не чета. Да и понятие само «педофилия» появилось лишь через 15 лет после выхода «Алисы» (его ввел австрийский психиатр Рихард Крафт-Эбинг в 1886 году).

Чернышевский, рассказывал скептик Набоков, подсчитывал всякий раз, как прослезится, число своих слезинок. Кэрролл тоже к слезам внимателен: его Алиса чуть не утонула, наплакав целое море.

«Фу ты, ну ты» по-французски

Вера Павловна — принципиальная девушка. Она пытается разобраться в чудесах реальной жизни и окружающих ее персонажей, организует швейную мастерскую и с необъяснимым упорством видит сны про новую жизнь и своё женское равноправие («делать только то, что я хочу»). Алиса — девочка, вечно дремлющая где-то в саду и проваливающаяся во сне в места, где всё вокруг «чудесато», как и вокруг Веры Павловны.

Мария Алексеевна, мать Веры Павловны, кричит дочке: «Отмывай рожу-то!» Королева вопит на Алису: «Отрубить ей голову!»

Та же мамаша задает вдруг вопрос: «А свадьба-то по-французски — марьяж, что ли, Верочка?». Ответить могла бы и Алиса (её тоже спрашивали, как по-французски «фу ты, ну ты»): «Если вы мне скажете, что это значит, я вам тут же переведу на французский».

Герои Чернышевского помешаны на чаепитиях. «Прошу садиться, — сказала Марья Алексеевна. — Матрёна, дай ещё стакан». — «Если это для меня, то благодарю вас: я не буду пить». — «Матрёна, не нужно стакана. (Благовоспитанный молодой человек!)». Вот так и с Алисой: «Выпей ещё чаю», — сказал Мартовский Заяц, наклоняясь к Алисе. «Ещё? — переспросила Алиса с обидой. — Я пока ничего не пила». — «Больше чаю она не желает», — произнёс Мартовский Заяц в пространство».

Понятно, что ни Верочка, ни Алиса мимо пирожка спокойно пройти не могут.

И у революционно настроенной Веры Павловны, и у наивной Алисы путаницы с руками-ногами. Одна в недоумении листает страницы нот: «иногда левою рукою, иногда правою. Положим, теперь я перевернула правою: разве я могла перевернуть левою?» И вторая в ужасе: «Куда девались мои плечи? Бедные мои ручки, где вы? Почему я вас не вижу?»

Во сне у Веры девушка, у которой «и лицо, и походка беспрестанно меняется». Алиса тоже признаётся: «Всё время меняюсь и ничего не помню».

Время, кстати, скачет, как хочет. У Веры «в одну минуту, прошли два месяца» Алиса знает, как это: «Шепнула словечко и — р-раз! — стрелка побежала вперёд!»

Мамаша Верочки «на полуслове захрапела и повалилась” — совсем как Соня у Кэррола. Персонажи вокруг и там, и тут появляются из ниоткуда и исчезают в никуда. А Рахметова забыли?! Рахметов, спящий на гвоздях — ничуть не хуже фламинго, играющих роль клюшек, и солдат, сгибающихся в форме ворот для крокета.

Наконец, главный сон Веры Павловны, четвёртый. Социальный идеал в её голове. Свободные труженики вкалывают, чтобы вечерами отрываться на всю катушку. Вере Павловне объясняют (девушка, просившая называть её «любовью”): «Ты видела в зале, как горят щёки, как блистают глаза; ты видела — они уходили, они приходили; … это я увлекла их, здесь комната каждого и каждой… Здесь я — цель жизни».

И Алисе, заметившей, что игра пошла веселее, Герцогиня говорит: «А мораль отсюда такова: «Любовь, любовь, ты движешь миром…»»

У одного язык коряв, у другого игрив. У одного нехитрые общие мысли. У другого ничего не в лоб. Но по сути всё про то же, будто приснились они друг другу: как плыть по жизни? Ответил на вопрос каждый — в меру испорченности своим талантом.

Чудесатость в окружающей среде

Страшно подумать, что было бы с Чернышевским, приснись ему Льюис Кэрролл. А представьте явление Гаврилыча спящему Кэрролу? Вот то-то и оно.

Но если отбросить пустые фантазии — Толстой не переваривал Чернышевского за «тоненький, неприятный голосок, говорящий тупые неприятности». У Кэрролла свои проблемы с дикцией: он заикался.

С властями у арестанта Чернышевского было совсем напряжённо. Кэрролл, при всём своём консерватизме, умудрился огорчить королеву Викторию — хотя и невольно. Та попросила после «Алисы» следующую чудесную книжку посвятить ей — но следующим трудом джентльмена стало «Элементарное руководство по теории математических детерминантов».

Автор «Что делать?» с виду сухарь сухарём, — а явно озабочен пикантностями «новых форм жизни»: фиктивный брак, жизнь втроем и прочие эмпиреи. Между прочим, были времена, когда запрещённую книжку «Что делать?» дарили молодожёнам на свадьбу как оч-чень пикантную штучку!

Автор весёлой «Алисы» жил, как взрослый ребёнок, — от него бы и ждать всевозможных причуд, а он вдруг надувал щёки, желая «издать для юных английских девственниц сверхскромного Шекспира» и убеждая их, что «истинная цель жизни состоит в выработке характера”.

Как увязать одно с другим? А так, как увязывается всё во сне. Всё шиворот-навыворот, шалтай-болтай, без объяснений.

Оба писателя жили не на Луне, вокруг кипел мир. Что происходило в том же 1862 году, что переваривалось в их головах, когда они писали про девичьи сны своих героинь?

В США вовсю воюют Север и Юг. Британский парламент негодует по поводу прокламации генерала Батлера о женщинах Нового Орлеана, разрешавшей относиться к ним, как к проституткам, если те вредят солдатам. Парламентариев высмеивает лондонский корреспондент газеты «New York Daily Herald» Карл Маркс.

Англия с Францией готовят интервенцию в Штаты, помочь рабовладельческому Югу. Но кампания срывается из-за дикой России, не пожелавшей участвовать в вооружённом вмешательстве.

Изобретатель Ричард Гатлинг получает патент на первый скорострельный пулемет. В Петербурге открывают первую в России консерваторию.

В Англии депрессия, разброд и шатания. В России реформы, но тоже разброд и шатания. Всюду думают об укреплении державных чувств. В Лондоне пышно проводят всемирную промышленную выставку. У нас пышно празднуют тысячелетие России.

Поток событий — вполне безумен, как сегодняшний, — и из него пытаются по сей день выплыть Вера Павловна с Алисой.

Что им предлагают Чернышевский с Кэрроллом? Как говорил старик Эйнштейн, есть только два способа прожить жизнь. Первый — будто чудес не существует. Второй — будто кругом одни чудеса. Первый — явно для Чернышевского. Второй — для Кэрролла.

Каждый выбирает себе по жизни сны по вкусу.

СУД НАД БРАКОМ

Смелый образ жизни и ещё более смелые сны Веры Павловны были почерпнуты в текстах Шарля Фурье, которые Чернышевский читал уже в конце 1840-х годов. К тому времени в практичной Америке существовали фурьеристские фаланстеры, но эксперименты с браком и сексом в них не шли дальше совместной работы мужчин и женщин и попыток «свободной любви». Знаменитые теперь эротические писания Фурье большей частью оставались в рукописях, недоступных ни Нойезу, ни Чернышевскому. Но русский автор в своём романе «Что делать?» не ограничился швейной мастерской Веры Павловны, копирующей экономические эксперименты фурьеристов, а прибавил вполне утопическую, хотя по цензурным условиям и расплывчатую, концепцию типа «сложного брака».

В своей книге «История американских социализмов» (1869) Джон Хемфри Нойез сделал ясный и, надо признать, на редкость поучительный обзор местных утопических общин. Все они, по словам Нойеза, являются плодом двух главных влияний, которые автор, по своему обыкновению эротизируя, обозначал как материнское и отцовское начала. Отцовским началом американских общин были влияния европейских утопистов. После приезда Роберта Оуэна («святого старца», как звал его Чернышевский) в Америку в 1824 году и покупки им огромного участка для Новой Гармонии он подолгу жил здесь и, уезжая в Европу, множество раз возвращался в Новый Свет. В 1840-х годах американские последователи Оуэна подверглись влиянию Фурье, и коммуны были переименованы в фаланстеры. Оуэниты ненавидели фурьеристов, но Нойез считал их слияние естественным. «Не стоит думать о двух великих попытках социалистического возрождения как совсем отличных друг от друга. […] В конце концов, главной идеей обоих являлось […] расширение семейного союза […] до размеров большой корпорации». Так сформулировав идею социализма, Нойез с легкостью принимает обоих его основоположников в свои собственные предшественники. Но все это — отцовское, европейское начало, которого; понятно, недостаточно.

Материнским же началом Нойез считает собственно американскую религиозную традицию. Начиная с первых десятилетий XIX-го века, в Америке происходило Возрождение (Revival, пишет Нойез с большой буквы) религиозной жизни. Возрождение дало начало множеству деноминаций и сект, но главной из них для Нойеза являются шейкеры. Шейкеры и социалисты дополняют друг друга. Великая цель шейкеров — перерождение души; великая цель социализма — перерождение общества. Настоящая задача состоит в их взаимном оплодотворении. Именно такой синтез, заявляет Нойез, и осуществлен им в «библейском коммунизме».

Европейский социализм, по его мнению, игнорировал секс, так и не поняв, какое значение имеет он для переустройства жизни. Оуэн, по мнению Нойеза, вовсе не касался этих проблем; а последователи Фурье хотя и ожидали изменения человеческой натуры в будущем, но на деле сосредоточились на одних экономических экспериментах и вели в своих фаланстерах традиционно моногамную жизнь. Новый подход к полу и сексу был, по мнению Нойеза, исключительной заслугой шейкеров и библейских коммунистов. «Во всех воспоминаниях об ассоциациях Фурье и Оуэна ни слова не говорится о Женском вопросе! […] На деле, женщины едва упоминаются; и бурные страсти, связанные с разделением полов, с которыми имели столько бед […] все религиозные коммуны […] остаются абсолютно вне поля зрения». С пренебрежением полом связаны американские неудачи европейских социалистов; и наоборот, общины безбрачных шейкеров и промискуинных коммунистов стабильны и счастливы, уверен Нойез. Они обязаны этим своему вниманию к полу и радикальными способами решения его проблем. Фурьеристы, по словам Нойеза, строят печь начиная с трубы; и он отвергает их идеи не потому, что не хочет строить печи, а потому, что считает, что строить их надо на надёжном фундаменте. Иными словами, конечная цель его та же — уничтожение семьи, частной собственности и государства; но чтобы достигнуть её, надо начинать не с уничтожения собственности и не с разрушения государства, а с нового порядка отношений между полами.

Хотя безбрачие шейкеров кажется полярной противоположностью «сложного брака», на деле оказывается, что среди всего разнообразия сект и коммун ближе всего Нойезу именно шейкеры. Он жил среди них, участвовал в их ритуалах и с сочувствием цитировал их документы. Контакты шли и на уровне общин, шейкеры. Даже показывали в Онайде свои «танцы». «Мы обязаны шейкерам более, чем кому-либо другому из социальных архитекторов, и больше, чем всем им, вместе взятым», — писал Нойез. Ему вообще казалось «сомнительным, чтобы оуэнизм или фурьеризм […] тронули бы практичный американский народ, если бы не шейкеры». Он предполагал даже, что шейкеры ещё в бытность свою в Англии повлияли на европейских утопистов. Выпускник Йейла и наследник романтической эпохи, Нойез охотно признавал свою связь с народной культурой, которую для него воплощали шейкеры.

Ассоциации любого типа только увеличивают тенденцию к адюльтерам, частым и в обычной жизни; а эта тенденция способна разрушить любую ассоциацию, — обозначает Нойез опыт американских коммунистов. «Любовь в её исключительной форме дополняется ревностью; а ревность ведёт к вражде и расколу. Таким образом, всякая ассоциация, которая признаёт исключительность любви, несёт в себе семена своего распада; и эти семена лишь быстрее вызревают в тепле совместной жизни». Это всякий раз происходило с фурьеристскими фаланстерами, но этого не происходит там, где люди воздерживаются от секса, как шейкеры, или где люди вступают в «сложный брак», как в Онайде. Подобно эллинистическим гностикам и русским скопцам, Нойез возводит свои рассуждения к истории первородного греха; но и здесь он идёт дальше остальных или, по крайней мере, последовательнее формулирует. «Настоящая схема искупления начинается с примирения с Богом, далее ведёт к восстановлению должных отношений между полами, потом занимается реформой индустриальной системы и заканчивается победой над смертью». Фурьеристы, считал Нойез, игнорируют и начало, и конец этой цепи, а занимаются только экономикой. Этот анализ поражает нетривиальностью социологического видения. Джон Нойез был бы способен конкурировать с Максом Вебером, если бы его идеи не заводили его слишком далеко.

Семья и собственность, любовь и корысть — две стороны одной луны; но, как водится, луна эта всегда повёрнута к наблюдателю одной из своих сторон. Пол чаще оказывался на обратной, невидимой стороне, а к наблюдателю-энтузиасту обращена исключительно та, что связана с собственностью и её перераспределением. Но обратная сторона луны существует, и заглянуть по ту сторону всегда казалось увлекательным и рискованным приключением. Если столпы социализма скорее гнушались им, то фанатики и поэты не уставали напоминать о том, что программа социализма выходит, и всегда выходила, за пределы экономики. «У всякого человека в нижнем месте целый империализм сидит», — говорил герой Платонова. «Левый марш» Маяковского утверждал всё то же: преодоление первородного греха — ключ к подлинно левой политике, а тот, кто не признаёт этого, по-прежнему шагает правой. «Довольно жить законом, данным Адамом и Евой […] Левой!» — призывал поэт. Если «клячу истории» удастся загнать, то только так.

Обобществление собственности требует обобществления семьи. Преодоление экономики означает, как необходимое условие и даже как обратная сторона того же самого процесса, преодоление пола. Лучше прямо признать это, особенно если имеешь технический проект для выполнения задачи. Но игнорировать эту двойственность левой идеологии нельзя, даже если и не имеешь нужных технических идей. Достоевский, к примеру, тоже верил в нового человека и в то, что нынешний «человек есть на земле существо […] не оконченное, а переходное». Достоевский знает лишь одну черту «будущей природы будущего существа», которая определена в Евангелии: «Не женятся и не посягают, а живут, как ангелы Божии». Вслед за разными сектантами Достоевский читает этот текст буквально. Сущность нового человека хоть и неизвестна, но определяется она не экономическим равенством, а освобождением от пола. Осуждение секса и брака диктуется требованиями общинной жизни: «семейство […] всё-таки ненормальное, эгоистическое в полном смысле состояние»; «женитьба и посягновение на женщину есть как бы величайшее оттолкновение от гуманизма». Здесь видно, что Достоевского волнует не физиология, а социология: не грязь половой жизни, а её избирательность, неизбежное следствие самой природы секса как парной функции. Любовь одного человека к другому отвлекает его от любви к общине в целом. Поэтому земной рай определится преодолением пола и секса: «Это будет […] когда человек переродится по законам природы окончательно в другую натуру, который не женится и не посягает». Идеал, назначенный для иных миров, приобретает реальность надежды, осуществимой на этом свете: так из мистического учения прорастает утопическое. Община, главная ценность русских мечтателей, когда-нибудь одолеет семью, эгоистический и антигуманный институт старого общества. Для этого надо отменить пол, изменить природу человека, осуществить перерождение.

Сны Веры Павловны в Нижнем Тагиле

Об этом ли мечтал Чернышевский? Во всяком случае, евангельский источник был тем же. «Когда-нибудь будут на свете только «люди»: ни женщин, ни мужчин (которые для меня гораздо нетерпимее женщин) не останется на свете. Тогда люди будут счастливы». Так что не один Нойез замечал связь социализма с полом или, точнее, с его отсутствием. Но только он ставит позитивно точный диагноз проблемы: существование семьи делает невозможным ликвидацию имущества; пока люди объединяются парами, это будет разрывать общину; обобществление собственности невозможно без нейтрализации пола. Поэтому любые социально-экономические программы обречены на провал, если они не включают в себя манипуляций над полом, сексом и семьей.

Нойез знает два направления такой работы, и наверно, эти две возможности в самом деле исчерпывают ситуации. Можно пытаться ликвидировать пол, строя общину из бесполых людей, которым нужно дать некий способ возмещения секса; так в Америке действовали шейкеры, а в России — скопцы. Нойез придумал второй путь: не устраняя пол как таковой, ликвидировать его вредные для общины последствия, запрещая парные связи и размыкая их до границ общины; в России подобие такой практики развивалось среди хлыстов. Распутин проповедовал: «Любовь есть идеал чистоты ангельской, и все мы братья и сёстры во Христе, не нужно избирать, потому что ровные всем мужчины и женщины и любовь должна быть ровная, бесстрастная ко всем, без прелести».

Если в своих изобретениях Нойез и следовал за Фурье, то был несравненно практичнее и радикальнее его, примерно как Ленин в сравнении с Сен-Симоном. Чернышевский, со своей стороны, питаясь обрывками прочитанного и услышанного, а больше своим интуитивным пониманием проблемы, соединил во фрагментах своего романа оба измерения утопии, экономический социализм и сексуальный коммунизм. Уже в 1856 году Чернышевский писал об успехе общины Новые времена (Modern Times) в штате Нью-Йорк и о серии сходных опытов, которые в Америке, с завистью писал русский автор, никто не считает опасными.

Собственным вкладом Чернышевского и Герцена в русскую идеологию обычно считают открытие ими перехода к социализму прямо из феодализма и на основе сельской общины. Так, большим прыжком с опорой на национальную традицию, казалось возможным миновать проклятый капитализм. Это главная из новаций левой мысли в России за все времена её бурного развития. На эту теорию Чернышевского практики русского популизма опирались вплоть до Ленина и дальнейших продолжателей его дела; именно потому все они так ценили Чернышевского. Но эта теория радикальна не только своими практическими следствиями; она имела очевидно антиэкономический характер и радикально противоречила Марксу. В момент своего возникновения эта теоретическая фантазия остро нуждалась в союзниках. Коммунистические общины, существовавшие в Америке ещё до отмены рабства, казались живым осуществлением этой русской мечты. Развиваясь и объединяясь, эти передовые ростки новой жизни должны были преобразовать все прочие американские реальности, включая рабовладельческий строй на Юге и власть капитала на Севере. Так и Америка совершит свой большой прыжок, преодолевая капитализм прямо из низших формаций; по крайней мере, так всё это виделось из-за океана.

Отдавая должное практическим возможностям Нового Света, Чернышевский поместил свою сновидную конструкцию туда, где она только и могла на самом деле осуществиться, — в Америку. Благодаря Ивану Григорьеву эксперименты Нойеза стали известны в России за несколько лет до того, как был написан роман Чернышевского; были известны и другие, менее выразительные американские опыты. Сходство между изобретениями Нойеза и снами Веры Павловны было и результатом их опоры на идентичные (Фурье) и сходные (шейкеры и хлысты) источники. Пожалуй, даже читатели романа «Что делать?» недооценили Чернышевского. Он трезвее Достоевского, без его надежды на мистическое преображение, видел несовместимость брака и общины; он яснее Герцена, без его романтических мучений и увлечений, понимал революционную сущность адюльтера; он смелее Ленина, без его бытового морализма, понимал необходимость сексуальной революции как подкладки любого коммунистического проекта; и, запертый в тюремной камере, он смотрел на географическую карту куда чаще своих более удачливых соотечественников.

*****

Открыть Америку

Статья А. Эткинда (с сокращениями и небольшой правкой С. Лихачева)

Как известно, нет ничего скучнее чужих снов — и ничего интереснее собственных. Среди прочих интересных снов русской культуры самый любимый — четвёртый сон Веры Павловны, героини романа Чернышевского «Что делать?».

Сон похож на оперу и состоит из нескольких действий; нас интересуют декорации. Сначала мы видим прелюдию со стихами Гёте и общеевропейским романтическим пейзажем: нивы, цветы, птицы, облака. Потом, в первом акте, богиня Астарта выступает на фоне характерного ближневосточного пейзажа: шатры, номады, верблюды, оливы, смоковницы, кедры. Второе действие богиня Афродита разыгрывает в Афинах, они названы по имени. Третье действие — готический замок и такая же красавица. Далее следует интермедия, во время которой нам читают Руссо и меняют декорации.

Следующая царица совмещает в себе прелести всех своих предшественниц. И неудивительно: она русская. Её утопический дворец находится у Оки, среди «наших рощ»; в доказательство автор, верный своей технике, перечисляет русские деревья (дуб, липа, клён, вяз). Обитатели дворца живут в отдельных комнатах, обедают вместе, трудятся тоже вместе. Впрочем, «почти всё за них делают машины». Но этот колхоз среди «наших полей» — вовсе не предел мечтаний автора и его героини.

Как и положено в опере, в последнем действии происходит нечто неожиданное и возвышенное. Наступает осень, в России холодно, и большинство обитателей Хрустального дворца вместе со своей царицей переселяются в новое место, на юг. Как выясняется, здесь, в некоей сезонной эмиграции, они проводят большую часть своей жизни: семь-восемь месяцев в году. «Эта сторона так и называется Новая Россия»; но это не южная Россия, специально уточняет царица.

В новой Новой России мы видим пейзаж, столь же легко узнаваемый, как и предыдущие ландшафты: «рощи самых высоких деревьев […] плантации кофейного дерева […] финиковые пальмы, смоковницы; виноградники перемешаны с плантациями сахарного тростника; на нивах есть и пшеница, но больше рис». Похоже на Америку, южные штаты. Но этого недостаточно; не доверяя ботаническим познаниям читателя, Чернышевский переходит к географии. Привязка финальной картины четвёртого сна Веры Павловны на местности даётся с подробностями и упорством, редкими даже для этого автора:

«На далёком северо-востоке две реки, которые сливаются вместе прямо на востоке от того места, с которого смотрит Вера Павловна; дальше к югу, всё в том же юго-восточном направлении длинный и широкий залив; на юге далеко идёт земля, расширяясь всё больше к югу между этим заливом и длинным узким заливом, составляющим её западную границу. Между западным узким заливом и морем, которое очень далеко на северо-западе, узкий перешеек […] Мы не очень далеко […] от южной границы возделанного пространства […]; с каждым годом люди, вы, русские, всё дальше отодвигаете границу пустыни на юг. Другие работают в других странах […] Да, от большой северо-восточной реки всё пространство на юг до половины полуострова зеленеет и цветёт, по всему пространству стоят, как на севере, громадные здания».

Реки на северо-востоке — Миссисипи и Миссури; широкий залив на юго-востоке от них — Мексиканский залив, узкий залив и перешеек на западе — Калифорнийские залив и полуостров. Вера Павловна со своим гидом, русской царицей, находятся где-то в Канзасе; русские люди расширяют границы Штатов на Юг, в Техас и в Мексику.

В черновом варианте романа Вера с царицей попадали в Синайскую пустыню; гора Синай прямо была указана в тексте. Перерабатывая текст, Чернышевский перенёс обетованную землю из старого её места, Ближнего Востока, в новое место, Америку. Так, вероятно, он понимал своё расставание с христианской архаикой во имя современности. Писавший свой роман в камере, из которой не было видно неба, он, похоже, не отрывал глаз от карты. Не библейская Палестина, а американские Штаты становятся местом новых чаяний. Русская идея осуществляется на американском Юге. Как положено в утопии, временная координата сплющивается и застывает на месте; времени больше не будет, сказано по этому поводу ещё в Апокалипсисе. Зато пространство расширяется и раскрывается, и география приобретает небывало замысловатые значения.

Вера. Новые сны

Сезонные обитатели Новой России днём работают на американской земле, а «каждый вечер веселятся и танцуют» в своём хрустальном дворце. Веселится, впрочем, «только половина их»; другие же проводят каждый второй свой вечер в спальнях. Так же часто они меняют партнеров, каждый раз при помощи всё той же царицы. «Это моя тайна», — говорит прекрасная царица. Сговорившись при её посредстве, утопические мужчины и женщины на время уходят парами в свои роскошные комнаты с занавесами, коврами и тайнами, которые «ненарушимы». Во сне, как известно, осуществляются желания, которые не осуществить наяву. Но героине Чернышевского удается и явь: на то и утопия. В её реальной жизни, как в её сне, половину всех вечеров молодые люди проводят все вместе, а другую половину вечеров — попарно.

Гражданская война в Америке, по образцу которой Чернышевский строил свои проекты освобождения России, заканчивается покорением рабовладельческого Юга свободными русскими людьми. Ничего особенного; в конце концов, мы имеем дело только с романом и даже со сном в романе. В мире символов желание может найти себе геополитическую метафору, как и любую другую. Начиная с неприятностей, которым подверглись пропустившие роман цензоры, и кончая трактовками, которые получал он в советских школьных учебниках, репрессии подвергалось эротическое содержание романа. Гораздо более необычно, что объектом репрессии стала ещё и география. Мы занимаемся текстом, который был прочитан множество раз и самыми разными читателями. Открывая Америку в столь хорошо известном пространстве, надо объяснить, почему её не увидели там предыдущие читатели: дать интерпретацию их интерпретациям — или, как в данном случае, отсутствию последних.

Вопрос Веры Павловны, на который Россия не может ответить уже 150 лет

Между тем данная фантазия с двумя её элементами — групповой брак, с одной стороны, его осуществление в Америке, с другой стороны, — не оставляла Чернышевского и спустя четверть века, проведённых им без женщин и без свободы. В якутском каторжном остроге Чернышевский импровизировал для случайных слушателей занимательную повесть со знакомыми мотивами; он гладко читал её, глядя в чистую тетрадь, но слушатели записали сюжет (его потом опубликовал Короленко). Повесть называлась «Не для всех» и рассказывала о физической любви втроем. Два друга любят одну женщину и после многих приключений оказываются с ней на необитаемом острове. Что делать? Они «пробуют и, после лёгкой победы над некоторыми укоренившимися чувствами, — всё устраивается прекрасно. Наступает мир, согласие, и вместо ада […] воцаряется рай». Но русская тоска по родине возвращает их в Европу; по дороге они оказываются в Англии, где за свой тройственный брак попадают под суд. Но, всё время втроём, они добиваются оправдания и «уезжают в Америку, где среди брожения новых форм жизни и их союз находит терпимость и законное место».

*****

Школа писательского мастерства Лихачева - альтернатива 2-летних Высших литературных курсов и Литературного института имени Горького в Москве, в котором учатся 5 лет очно или 6 лет заочно. В нашей школе основам писательского мастерства целенаправленно и практично обучают всего 6-9 месяцев. Приходите: истратите только немного денег, а приобретёте современные писательские навыки, сэкономите своё время (= жизнь) и получите чувствительные скидки на редактирование и корректуру своих рукописей.

Инструкторы частной Школы писательского мастерства Лихачева помогут вам избежать членовредительства. Школа работает круглосуточно, без выходных.

Эта «вставная» утопия на самом деле, как мы уже говорили, таковой не является, не выделяется из общего повествования и, более, того становится его вершиной, ибо после нее действие романа завершается, возвращается из Америки Лопухов под видом американского инженера и фабриканта Бьюмонта и в утопическом финале возникает фигура освобожденного из тюрьмы автора книги. Ибо в сне Веры Павловны показывает, ради чего ведется вся эта разнообразная, трудная и опасная борьба, ради чего он собирал вокруг себя демократические силы, издавал и писал прокламации, звал народ к топору и революции, попал в каземат Петропавловской крепости, где книга написана.

В этом сне завершается история « новой женщины», представительницей которой является Вера Павловна. В полном соответствии с жанром утопии великий демократ-утопист Чернышевский создает картину демократического рая, Золотого века, который возникнет на Земле, когда победит революция, которую он готовит и пропаганде которой посвящен « ?». Он показывает этот рай через историю освобождения женщины и любви, которое неизбежно приводит к освобождению всего человечества. Ведь это сон женский, эротический. Рай этот начинается с чтения стихов Шиллера и Гете и выступления поэта во дворце освободившихся людей. Он поет о знаменитых женщинах древности, античности, средних веков, их красоте и уме, но говорит, что у них не было главного – свободы. Будущее Чернышевский видит как царство равноправной, свободной любви мужчины и женщины.

Этот Золотой век, о котором в романе теоретически беседуют Лопухов и , воплощен в гигантском хрустальном дворце-саде, стоящем среди богатых тучных нив и садов, царства вечной весны, лета и радости. Такими громадными домами в шахматном порядке покрыта вся преображенная освобожденным трудом Земля – планета « новых людей». Здесь живут все вместе счастливые люди идеального будущего. Они вместе работают с песнями, вместе обедают, веселятся. И Чернышевский говорит устами богини свободной любви о светлом будущем, открывая его Вере Павловне и заодно всем своим бесчисленным читателям: «Оно светло, оно прекрасно. Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести».

Эти слова повторены дважды, как . Вот к чему стремится Вера Павловна, заводя швейные мастерские, просвещая девушек и изучая медицину. Служению освобожденной любви посвящена и ее семейная жизнь, ее равноправные отношения с Лопуховым и Кирсановым. В конце романа показаны их новые семьи и сказано, что это «счастливые браки», где уже воплотились обозначенные в четвертом сне Веры Павловны утопические идеалы новой любви и семьи.

В тексте романа «Что делать?» Н.Г. Чернышевского есть героиня, от имени которой автор пытался передать все свои мысли и надежды на светлое будущее, на счастливую и беззаботную жизнь, которую можно было бы противопоставить суровым будням и жестокой реальности.

Во снах соединились и реальные факты, и совершенно фантастические. Всего в тексте романа читатель знакомится с четырьмя снами.

Первые два сна символизируют прощание героини со старым, пошлым миром, разрыв всяких взаимоотношений, которые могли напоминать о прошедших годах. Вера Павловна теперь относит себя к обществу чистых людей. Третий сон связан с воспоминаниями о втором замужестве героини. А последний, четвертый сон подводит итог, раскрывает тайны духовного и философского мира главной героини.

Сны Верочки разноплановые. В одном случае они показывают читателю момент освобождения, как самой героини, так и остальных женщин, которые смогли высунуться из «подвала».

Во всех снах, созданных Чернышевским, герои пребывают как в реальном, так и в каком-то фантастическом мире. Читатель наблюдает за их разговорами, репликами, манерами поведения. Автор романа позволяет каждому читателю наблюдать за жизненной историей главной героини, за ее замужествами, семейной жизнью и духовным развитием.

Некоторые идеи, которые рассказываются во снах Веры Павловны, были навеяны героине накануне, во время разговоров о книги Либиха. Принимая близко к сердцу все высказывания из чистого общества, женщина воспроизводит их в своих снах, перекладывает на себя и своих близких друзей.

Последний сон Веры Павловны можно назвать утопическим. Намеки на светлое будущее не совпадают с ожиданиями. Надежды на счастливые семьи, на свою собственность не оставалось. Негде простому человеку трудится, а после законно отдыхать. Видит героиня в последнем сне огромнейшее здание, шикарное, светлое. Внутри располагаются богачи в прелестных костюмах, они усаживаются за обеденный стол. Для простого человека это было, по меньшей мере, странным явлением. Однако автор романа все равно продолжал верить в то, что счастье наступил для каждого, нужно только идти вперед и стремительно надеяться на лучшее.

Константин Колонтаев "Четвертый сон Веры Павловны", который так же можно назвать геноцидным, как доселе неизвестный прогноз Н. Г. Чернышевским о безжалостном Глобальном Шествии Русского Прогресса, агрессивная и безжалостная программа создания Глобального Коммунизма - исключительно русскими и только для русских

"Вера Павловна, вместо того,

что бы спать с Рахметовым,

спит одна и видит

свой Четвертый Сон" (Строка одного из сочинений

советской старшеклассницы брежневской эпохи)

Малоизвестная сторона научного и литературного творчества Чернышевского, в романе "Что делать?" и конкретно в его разделе "Четвёртый сон Веры Павловны" - это русский национал - коммунистический глобализм, который согласно Чернышевскому козначает, что коммунизм возможен только в глобальном масштабе (это как у Маркса и Энгельса), но создадут его только русские и только они будут пользоваться его плодами оставшись единственным народом на планете Земля.

Если, судить по "Четвёртому сну Веры Павловны, то результат всякого Прогресса - это Геноцид. Прежние народы - погибают (уничтожаются, вымирают, изменяются), вместе со своей культурой. Как сказал Чингизхан: "Недостаточно, чтобы я победил. Другие должны быть повергнуты". Так что, никаких - "Ни шагу назад!", никаких - "Умрём, но не отступим!". Вообще: никаких "умрём". Только - "Убьём".

И, так согласно Чернышевскому, глобальное коммунистическое будущее - светло и прекрасно. Но, только для русских, которые останутся в том будущем единственным народом на планете Земля.

И так, что согласно этой концепции Чернышевского, увидела в своём "Четвёртом сне" главная героиня этого романа Вера Павловна:

"Цветы завяли; листья начинают падать с деревьев; картина становится уныла.

- "Видишь, на это скучно было бы смотреть, тут было бы скучно жить, говорит младшая сестра, - я так не хочу". - "Залы пусты, на полях и в садах тоже нет никого, - говорит старшая сестра, - я это устроила по воле своей сестры царицы". - "Неужели дворец в самом деле опустел?" - "Да, ведь здесь холодно и сыро, зачем же быть здесь? Здесь из двух тысяч человек осталось теперь десять - двадцать человек оригиналов, которым на этот раз показалось приятным разнообразием остаться здесь, в глуши, в уединении, посмотреть на северную осень. Через, несколько времени, зимою, здесь будут беспрестанные смены, будут приезжать маленькими партиями любители зимних прогулок, провести здесь несколько дней по-зимнему".

- "Но где ж они теперь?" - "Да везде, где тепло и хорошо, вы сами на 7 - 8 плохих месяцев вашего года уезжаете на юг, - кому куда приятнее. Но есть у вас на юге и особая сторона, куда уезжает главная масса ваша. Эта сторона так и называется "Новая Россия".

- "Это где Одесса и Херсон?" - "Нет это в твое время, а теперь, смотри, вот где Новая Россия". Горы, одетые садами; между гор узкие долины, широкие равнины. "Эти горы были прежде голые скалы, - говорит старшая сестра. - Теперь они покрыты толстым слоем земли, и на них среди садов растут рощи самых высоких деревьев: внизу во влажных ложбинах плантации кофейного дерева; выше финиковые пальмы, смоковницы; виноградники перемешаны с плантациями сахарного тростника; на нивах есть и пшеница, но больше рис - Что ж это за земля? - Поднимемся на минуту повыше, ты увидишь ее границы".

Судя по дальнейшему описанию, Небесная Царица подымает Веру Павловну на одну из высших точек горного массива Голаны (Голанские высоты) на стыке границ нынешних Сирии, Ливана и Израиля.

Ну а дальше идёт такое описание: "На далеком северо - востоке две реки, которые сливаются вместе (примечание -соответствует Тигру и Ефрату) прямо на востоке от того места, с которого смотрит Вера Павловна; дальше к югу, все в том же юго - восточном направлении, длинный и широкий залив (примечание - Персидский залив); на юге далеко идет земля, расширяясь все больше к югу между этим заливом и длинным узким заливом, составляющим ее западную границу (примечание - Аравийский полуостров). Между западным узким заливом и морем, которое очень далеко на северо-западе, узкий перешеек (примечание - Синайский полуостров).

Но мы в центре пустыни? - говорит изумленная Вера Павловна. (примечание - Аравийская пустыня)

Да, в центре бывшей пустыни; а теперь, как видишь, все пространство с севера, от той большой реки на северо-востоке, уже обращено в благодатнейшую землю, в землю такую же, какою была когда-то и опять стала теперь та полоса по морю на север от нее, про которую говорилось в старину, что она "кипит молоком и медом". Мы не очень далеко, ты видишь, от южной границы возделанного пространства, горная часть полуострова еще остается песчаною, бесплодною степью, какою был в твое время весь полуостров; с каждым годом люди, вы русские, все дальше отодвигаете границу пустыни на юг. Другие работают в других странах: всем и много места, и довольно работы, и просторно, и обильно. Да, от большой северо - восточной реки (примечание - слияние Тигра и Ефрата), все пространство на юг до половины полуострова зеленеет и цветет, по всему пространству стоят, как на севере, громадные здания в трех, в четырех верстах друг от друга, будто бесчисленные громадные шахматы на исполинской шахматнице. Спустимся к одному из них - говорит старшая сестра.

Такой же хрустальный громадный дом, но колонны его белые. - Они потому из алюминия, - говорит старшая сестра, - что здесь ведь очень тепло, белое меньше разгорячается на солнце, что несколько дороже чугуна, но по-здешнему удобнее". Но вот что они еще придумали: на дальнее расстояние кругом хрустального дворца идут ряды тонких, чрезвычайно высоких столбов, и на них, высоко над дворцом, над всем дворцом и на, полверсты вокруг него растянут белый полог. Он постоянно обрызгивается водою, - говорит старшая сестра: видишь, из каждой колонны подымается выше полога маленький фонтан, разлетающийся дождем вокруг, поэтому жить здесь прохладно; ты видишь, они изменяют температуру, как хотят.

А кому нравится зной и яркое здешнее солнце?

Ты видишь, вдали есть павильоны и шатры. Каждый может жить, как ему угодно, я к тому веду, я все для этого только и работаю.

Значит, остались и города для тех, кому нравится в городах?

Не очень много таких людей; городов осталось меньше прежнего, - почти только для того, чтобы быть центрами сношений и перевозки товаров, у лучших гаваней, в других центрах сообщений, но эти города больше и великолепнее прежних; все туда ездят на несколько дней для разнообразия; большая часть их жителей беспрестанно сменяется, бывает там для труда, на недолгое время.

Но кто хочет постоянно жить в них?

Роман Г. Н. Чернышевского “Что делать?” своеобразен не только в идейно-тематическом плане, но и в композиционном отношении. В этом произведении писатель выразил свои идеалы светлого будущего, противопоставив их суровому и несправедливому настоящему.
Свои заветные мысли, идеалы Чернышевский выразил в снах Веры Павловны. В них смешалось реальное и фантастическое. Сны – это не просто внесюжетные “вставки” и “эпизоды”. Всего в романе четыре сна главной героини.
В первых двух сновидениях завершен сюжет о взаимоотношениях

(Пока оценок нет)

Сочинение по литературе на тему: Сны Веры Павловны (по роману Н. Г. Чернышевского “Что делать?”)

Другие сочинения:

1. Девятый сон Веры Павловны Непростое время перестройки. Главная героиня произведения – Вера Павловна. Работает она уборщицей в общественном туалете, к своим обязанностям относится очень ответственно, должностью дорожит. Женщина она активная, всерьез увлекается философской системой солипсизма. Вера Павловна дружит с уборщицей Read More ......
2. Николай Гаврилович Чернышевский – создатель произведения особого жанра – художественно-публицистического романа “Что делать?”. В нем писатель постарался ответить на вечные вопросы русской литературы. Раскрытию замысла писателя способствуют сны героини – Веры Павловны, так как роман из-за цензурных соображений написан в Read More ......
3. Роман “Что делать?” написан в 1863 году. Роман создавался в крайне тяжелых условиях. В это время Чернышевский сидел в тюрьме под строгим надзором полиции. Однако это не помешало ему создать произведение. В романе Чернышевский рисует карти отжившего свой век и Read More ......
4. Произведения, изучаемые в школе, часто кажутся скучными, неинтересными. Намного интереснее, чем философские романы (“Война и мир” Л. Н. Толстого, “Преступление и наказание” Ф. М. Достоевского и другие), читать детективы и фантастические романы, например Чейза или Стивена Кинга. Случайно мне в Read More ......
5. Общество будущего показано в романе в четвертом сне Веры Павловны. Человек будущего, предсказывает Чернышевский, переделает природу при помощи чудесных машин. Он заставит природу служить себе, навеки освободится от “власти земли” над собой, сбросит с себя зависимость от стихийных сил природы. Read More ......
6. Чернышевский был настоящим революционером, борцом за счастье народа. Он верил в революционный переворот, после которого, по его мнению, могла измениться жизнь народа к лучшему. И именно этой верой в революцию и в светлое будущее народа проникнуто его произведение – роман Read More ......
7. Камнем преткновения для многих читателей романа “Что делать?” являются сны Веры Павловны. Их трудно бывает понять, особенно в тех случаях, когда из цензурных соображений Чернышевский высказал свои идеи в слишком аллегорической форме. Но один из образов, представленных во втором сне Read More ......

Сны Веры Павловны (по роману Н. Г. Чернышевского “Что делать?”)