Характер женщины весьма своеобразно соотносится с культурой эпохи. С одной стороны, женщина с ее напряженной эмоциональностью, живо и непосредственно впитывает особенности своего времени, в значительной мере обгоняя его. В этом смысле характер женщины можно назвать одним из самых чутких барометров общественной жизни.

Реформы Петра I перевернули не только государственную жизнь, но и домашний уклад. П ервое последствие реформ для женщин — это стремление внешне изменить облик, приблизиться к типу западноевропейской светской женщины. Меняется одежда, прически. Изменился и весь способ поведения. В годы петровских реформ и последующие женщина стремилась как можно меньше походить на своих бабушек (и на крестьянок).

Положение женщины в русском обществе с началом XIX века еще более переменилось. Эпоха Просвещения XVIII века не прошла даром для женщин наступившего века. Борьба за равенство просветителей имела прямое отношение к женщине, хотя многие мужчины по-прежнему были далеки от мысли об истинном равенстве с женщиной, на которую смотрели как на существо неполноценное, пустое.

Жизнь светского общества была тесно связана с литературой, модным поветрием в которой был в то время романтизм. Женский характер, помимо отношений в семье, традиционного домашнего образования (только единицы попадали в Смольный институт) формировался за счет романтической литературы. Можно сказать, что светскую женщину пушкинской поры создали книги. Романы были некими самоучителями тогдашней женщины, они формировали новый женский идеальный образ, которому, как моде на новые наряды, следовали и столичные, и провинциальные дворянские барышни.

На смену женскому идеалу XVIII века - пышущей здоровьем, дородной, полной красавицы, - приходит бледная, мечтательная, грустная женщина романтизма «с французской книжкою в руках, с печальной думою в очах». Ради того, чтобы выглядеть модной девицы томили себя голодом, месяцами не выходили на солнце. В моде были слезы и обмороки. Реальная жизнь, как и здоровье, деторождение, материнство, казалась «вульгарной», «недостойной» истинной романтической девицы. Следование новому идеалу подняло женщину на пьедестал, началась поэтизация женщины, что, в конечном счете, способствовало повышению общественного статуса женщины, росту истинного равенства, что и продемонстрировали вчерашние томные барышни, ставшие женами декабристов.

За указанный период в русском дворянском обществе сформировалось несколько различных типов женской натуры.

Одним из самых ярких типов можно назвать тип "салонной дамы", "столичной штучки" или "светской львицы", как ее назвали бы сейчас. В столице, в высшем свете этот тип встречался наиболее часто. Эти утонченные красавицы, созданные модным французским салонным воспитанием, весь круг своих интересов ограничивали будуаром, гостиной и бальной залой, где они были призваны царить.

Их называли царицами гостиных, законодательницами мод. Хотя в начале XIX века женщина была выключена из государственной жизни, но исключенность из мира службы не лишала ее значительности. Напротив роль женщины в дворянском быту и культуре становится все заметнее.

Особое значение в этом смысле приобретала так называемая светская жизнь и — более конкретно — феномен салона (в том числе и литературного). Русское общество во многом здесь следовало французским образцам, по которым светская жизнь осуществляла себя прежде всего через салоны. "Выезжать в свет" означало "бывать в салонах".

В России, как и во Франции начала XIX века, салоны были различными: и придворными, и роскошно-светскими, и более камерными, полусемейными, и такими, где царствовали танцы, карты, светская болтовня, и литературно-музыкальными, и интеллектуальными, напоминавшими университетские семинары.

Анна Алексеевна Оленина

Хозяйка салона была центром, культурно значимой фигурой, "законодательницей". При этом, сохраняя статус образованной, умной, просвещенной женщины, она могла, конечно, иметь различный культурный имидж: прелестной красавицы, шалуньи, ведущей рискованную литературно-эротическую игру , милой и обольстительной светской остроумицы, утонченной, музыкальной, европеизированной аристократки, строгой, несколько холодной "русской мадам Рекамье" либо спокойной, мудрой интеллектуалки.

Мария Николаевна Волконская

Александра Осиповна Смирнова

XIX век - это время флирта, значительной свободы светских женщин и мужчин. Брак не является святыней, верность не рассматривается как добродетель супругов. Каждая женщина должна была иметь своего кавалера или любовника. Светские замужние женщины пользовались большой свободой в своих отношениях с мужчинами (кстати, обручальные кольца носили сначала на указательном пальце, и только к середине XIX века оно появилось на безымянном пальце правой руки). При соблюдении всех необходимых норм приличий они не ограничивали себя ничем. Как известно, «гений чистой красоты» Анна Керн, оставаясь замужней женщиной, выданной некогда за пожилого генерала, вела отдельную от него, фактически независимую жизнь, увлекаясь сама и влюбляя в себя мужчин, среди которых оказался А. С. Пушкин, а к концу ее жизни - даже юный студент.

Правила столичной кокетки.

Кокетство, беспрерывное торжество рассудка над чувствами; кокетка должна внушать любовь, никогда не чувствуя оной; она должна столько же отражать от себя это чувство сие, сколько и поселять оное в других; в обязанность вменяется ей не подавать даже виду, что любишь, из опасения, чтоб того из обожателей, который, кажется, предпочитается, не сочли соперники его счастливейшим: искусство ее состоит в том, чтобы никогда не лишать их надежды, не подавая им никакой.

Муж, ежели он светский человек, должен желать, чтоб жена его была кокетка: свойство такое обеспечивает его благополучие; но прежде всего должно, чтоб муж имел довольно философии согласиться на беспредельную доверенность к жене своей. Ревнивец не поверит, чтоб жена его осталась нечувствительною к беспрестанным исканиям, которыми покусятся тронуть ее сердце; в чувствах, с которыми к ней относятся, увидит он только намерение похитить у нее любовь к нему. Оттого и происходит, что многие женщины, которые были бы только кокетками, от невозможности быть таковыми делаются неверными; женщины любят похвалы, ласкательства, маленькие услуги.

Мы называем кокеткою молодую девушку или женщину, любящую наряжаться для того, чтоб нравиться мужу или обожателю. Мы называем еще кокеткою женщину, которая без всякого намерения нравиться следует моде единственно для того, что звание и состояние ее того требуют.

Кокетство приостанавливает время женщин, продолжает молодость их и приверженность к ним: это верный расчет рассудка. Извиним, однако же, женщин, пренебрегающих кокетством, убедясь в невозможности окружить себя рыцарями надежды, пренебрегли они свойством, в котором не находили успехов.

Высший свет, особенно московский, уже в XVIII веке допускал оригинальность, индивидуальность женского характера. Были женщины — позволявшие себе скандальное поведение, открыто нарушавшие правила приличия.

В эпоху романтизма «необычные» женские характеры вписались в философию культуры и одновременно сделались модными. В литературе и в жизни возникает образ «демонической» женщины, нарушительницы правил, презирающей условности и ложь светского мира. Возникнув в литературе, идеал демонической женщины активно вторгся в быт и создал целую галерею женщин — разрушительниц норм «приличного» светского поведения. Этот характер становится одним из главных идеалов романтиков.

Аграфена Федоровна Закревская (1800-1879) — жена Финляндского генерал-губернатора, с 1828 года — министра внутренних дел, а после 1848 года — московского военного генерал-губернатора А. А. Закревского. Экстравагантная красавица, Закревская была известна своими скандальными связями. Образ ее привлекал внимание лучших поэтов 1820-1830-х годов. Пушкин писал о ней (стихотворение «Портрет», "Наперсник"). Закревская же была прототипом княгини Нины в поэме Баратынского «Бал». И наконец, по предположению В. Вересаева, ее же нарисовал Пушкин в образе Нины Воронской в 8-й главе «Евгения Онегина». Нина Воронская — яркая, экстравагантная красавица, «Клеопатра Невы» — идеал романтической женщины, поставившей себя и вне условностей поведения, и вне морали.

Аграфена Федоровна Закревская

Еще в 18 веке в русском обществе сформировался еще один оригинальный тип русской барышни - институтка. Это были девушки, получившие образование в учрежденном в 1764 году Екатериной II Воспитательном обществе для благородных девиц, позже называемом Смольным институтом. Питомиц этого славного учреждения называли также "смолянками" или "монастырками". Основное место в учебной программе уделялось тому, что считали необходимым для светской жизни: изучению языков (прежде всего французского) и овладению «дворянскими науками» — танцами, музыкой, пением и т. д. Воспитание их происходило в строгой изоляции от внешнего мира, погрязшего в «суевериях» и «злонравии». Именно это должно было способствовать созданию «новой породы» светских женщин, которые смогут цивилизовать жизнь дворянского общества.

Особые условия воспитания в женских институтах, как стали называться училища, устроенные по образцу Воспитательного общества благородных девиц, хотя и не создали «новую породу» светских женщин, но сформировали оригинальный женский тип. Это показывает само слово «институтка», означая любого человека «с чертами поведения и характером воспитанницы подобного заведения (восторженного, наивного, неопытного и т. п.)». Этот образ вошел в пословицу, породил множество анекдотов и отразился в художественной литературе.

Если первые «смолянки» воспитывались в гуманной и творческой атмосфере, которую поддерживал просветительский энтузиазм основателей Воспитательного общества, то впоследствии возобладали формализм и рутина обычного казенного учреждения. Все воспитание стало сводиться к поддержанию порядка, дисциплины и внешнего благообразия институток. Основным средством воспитания были наказания, что отдаляло институток от воспитательниц, большинство которых составляли старые девы, завидовавшие молодежи и с особенным рвением исполнявшие свои полицейские обязанности. Естественно, что между воспитательницами и воспитанницами зачастую шла самая настоящая война. Она продолжалась и в институтах второй половины ХIХ века: либерализацию и гуманизацию режима сдерживал недостаток хороших и просто квалифицированных воспитательниц. Воспитание по-прежнему основывалось «больше на манерах, умении держать себя comme il faut, отвечать вежливо, приседать после нотации от классной дамы или при вызове учителя, держать корпус всегда прямо, говорить только на иностранных языках».

Однако в отношениях между самими институтками манерность и чопорность институтского этикета сменялись дружеской откровенностью и непосредственностью. Институтской «выправке» противостояло здесь свободное проявление чувств. Это приводило к тому, что обычно сдержанные и даже «конфузливые» на людях институтки иногда могли повести себя совершенно по-детски. В своих воспоминаниях одна из институток ХIХ века называет «глупым институтством» то, что произошло с ней, когда разговор с неизвестным молодым человеком перешел на «институтскую тему» и затронул любимые ее предметы: «начала хлопать в ладоши, скакать, хохотать». «Институтство» вызывало резкую критику и насмешки со стороны окружающих, когда воспитанницы выходили из института. «Не из луны ли вы к нам пожаловали?» — обращается к институткам светская дама в романе Софьи Закревской «Институтка» и далее отмечает: «А это детское простосердечие, которое так резко выказывается при совершенном незнании светских приличий… Уверяю вас, в обществе сейчас можно узнать институтку».

Обстоятельства жизни в закрытом учебном заведении замедляли взросление институток. Хотя воспитание в женском обществе и акцентировало зарождавшиеся в девушках душевные переживания, формы их выражения отличались детской обрядностью и экспрессивностью. Героиня романа Надежды Лухмановой «Институтка» хочет попросить у человека, к которому она испытывает симпатию, «что-нибудь на память, и это “что-нибудь” — перчатку, платок или хоть пуговицу — носить на груди, тайно осыпая поцелуями; затем подарить что-нибудь соответственное ему, а главное плакать и молиться, плакать на виду у всех, возбуждая к себе этими слезами интерес и сочувствие»: «так делали все в институте, и выходило очень хорошо». Аффектированная чувствительность отличала выпущенных в свет институток от окружающего общества и осознавалась им как типично институтская черта. «Показать всем свою печаль, — думает та же героиня, — еще смеяться станут, скажут: сентиментальная институтка». Эта черта отражала уровень развития воспитанниц институтов благородных девиц, вступавших во взрослую жизнь с душой и культурными навыками девочки-подростка.

Во многих отношениях они мало чем отличались от своих сверстниц, не получивших институтского воспитания. Это воспитание, например, так и не смогло преодолеть «суеверие веков», на что рассчитывали его учредители. Институтские суеверия отражали бытовые предрассудки дворянского общества. Они включали в себя и характерные для послепетровской России формы «цивилизованного» язычества, вроде обожествления супруги Александра I, императрицы Елизаветы Алексеевны, воспитанницами Патриотического института, причислившими ее после смерти к «лику святых» и сделавшими из нее своего «ангелахранителя». Элементы традиционных верований сочетаются с влиянием западноевропейской религиозно-бытовой культуры. Институтки «все до одной боялись покойников и привидений», что способствовало широкому распространению легенд о «черных женщинах», «белых дамах» и других сверхъестественных обитательницах помещений и территории институтов. Очень подходящим местом для бытования таких рассказов являлись старинные здания Смольного монастыря, с которыми была связана ходячая легенда о замурованной там монахине, пугавшей по ночам боязливых смолянок. Когда же «напуганное воображение» рисовало институткам «ночных призраков», со страхами боролись испытанным детским способом.

«Разговор о чудесном и о привидениях был одним из самых любимых, — вспоминала воспитанница Патриотического института. — Мастерицы рассказывать говорили с необыкновенным увлечением, меняли голос, вытаращивали глаза, в самых поразительных местах хватали за руку слушательниц, которые с визгом разбегались в разные стороны, но, поуспокоясь немного, трусихи возвращались на покинутые места и с жадностью дослушивали страшный рассказ».

Известно, что коллективное переживание страха помогает преодолевать его.

Если младшие воспитанницы довольствовались пересказом «суеверных сказок», услышанных от сиделок и прислуги, то старшие рассказывали «волшебные сказки» собственного сочинения, пересказывали прочитанные или же выдуманные ими самими романы.

Оторванные от интересов современной жизни институтские курсы русской и иностранной литератур не восполнялись внеклассным чтением, которое всячески ограничивалось и контролировалось, чтобы оградить институток от «вредных» идей и неблагопристойностей и сохранить в них детскую невинность ума и сердца.

«Зачем им душу возвышающее чтение, — говорила начальница одного из институтов классной даме, читавшей по вечерам воспитанницам Тургенева, Диккенса, Достоевского и Льва Толстого, — это надо народ возвышать, а они и так из высшего класса. Им важно невинность воспитать»

Институт строго оберегал младенческую непорочность своих воспитанниц. Она считалась основой высокой нравственности. Стремясь оставить институток в неведении относительно греховных страстей и пороков, воспитатели доходили до форменных курьезов: иногда седьмую заповедь даже заклеивали бумажкой, чтобы воспитанницы вообще не знали, о чем здесь идет речь. Варлам Шаламов писал и об особых изданиях классиков для институток, в которых «было больше многоточий, чем текста»:

«Выброшенные места были собраны в особый последний том издания, который ученицы могли купить лишь по окончании института. Вот этот-то последний том и представлял собой для институток предмет особого вожделения. Так девицы увлекались художественной литературой, зная “назубок” последний том классика».

Даже скабрезные анекдоты об институтках исходят из представлений об их безусловной невинности и непорочности.

Однако романы привлекали воспитанниц не только «греховной» темой или занимательным сюжетом, который можно было пересказать перед сном подругам. Они давали возможность познакомиться с той жизнью, что шла за «монастырскими» стенами.

«Я вышла из института, — вспоминала В. Н. Фигнер, — с знанием жизни и людей только по романам и повестям, которые читала».

Естественно, что многих институток обуревала жажда попасть в героини романа. Очень способствовали тому и «фантазерки, начитавшиеся романов»: они выводили «затейливые узоры по канве <…> бедняжек, бедных фантазией, но жаждавших романтических картин в их будущем».

Мечты о будущем занимали все более существенное место в жизни воспитанниц по мере того, как приближался выпуск из института. Мечтали не столько в одиночку, сколько сообща: вместе с ближайшей подругой или всем отделением перед сном. Этот обычай является ярким примером «чрезмерной сообщительности» воспитанниц, которая приучала их «не только действовать, но и думать вместе; советоваться со всеми в мельчайших пустяках, высказывать малейшие побуждения, проверять свои мнения другими». Овладевая сложным искусством парного хождения (которое служило одним из характерных признаков институтского воспитания), институтки разучивались ходить в одиночку. Им действительно «чаще приходилось говорить мы, чем я». Отсюда и неизбежность коллективного мечтания вслух. Характерна реакция одного из героев чеховского «Рассказа неизвестного человека» на предложение «мечтать вслух»: «Я в институте не был, не проходил этой науки»

Обращает внимание подчеркнуто праздничный характер жизни, о которой мечтали в институтах. Институтки отталкивались от скучного однообразия порядков и суровой дисциплины институтской жизни: будущее должно было быть полной противоположностью окружавшей их действительности. Определенную роль играл и опыт общения с внешним миром, будь то встречи с нарядно одетыми людьми во время воскресных свиданий с родственниками или же институтские балы, на которые приглашались воспитанники самых привилегированных учебных заведений. Оттого будущая жизнь казалась беспрерывным праздником. Это порождало драматическую коллизию между институтскими мечтами и реальностью: многим институткам приходилось «прямо с облаков спуститься в самый неказистый мир», что крайне осложняло и без того трудный процесс адаптации к действительности.

Институтки были весьма благосклонно приняты культурной элитой конца ХVIII — начала ХIХ века. Литераторы превозносили новый тип русской светской женщины, хотя и усматривали в нем совершенно разные достоинства: классицисты — серьезность и образованность, сентименталисты — естественность и непосредственность. Институтка продолжала играть роль идеальной героини и в романтическую эпоху, которая противопоставляла ее светскому обществу и миру как образец «высокой простоты и детской откровенности». Внешний вид институтки, «младенческая непорочность» мыслей и чувств, ее отстраненность от мирской прозы жизни — все это помогало видеть в ней романтический идеал «неземной красавицы». Вспомним юную институтку из «Мертвых душ» — «свеженькую блондинку <..> с очаровательно круглившимся овалом лица, какое художник взял бы в образец для мадонны»: «она только одна белела и выходила прозрачною и светлою из мутной и непрозрачной толпы».

Одновременно существовал и прямо противоположный взгляд на институтку, в свете которого все благоприобретенные ею манеры, привычки и интересы выглядели «жеманством» и «сентиментальностью». Он исходил из того, что отсутствовало в институтках. Воспитанницы женских институтов предназначались для духовного преобразования светского быта, и поэтому институт мало готовил их к практической жизни. Институтки не только ничего не умели, они вообще мало что понимали в практической жизни.

«Тотчас после выхода из института, — вспоминала Е. Н. Водовозова, — я не имела ни малейшего представления о том, что прежде всего следует условиться с извозчиком о цене, не знала, что ему необходимо платить за проезд, и у меня не существовало портмоне».

Это вызывало резко негативную реакцию со стороны людей, занятых повседневными делами и заботами. Они считали институток «белоручками» и «набитыми дурами», Вместе с насмешками над «неловкостью» институток распространялись «стереотипные суждения» о них как об «изрядно невежественных существах, думающих, что на вербах груши растут, остающихся глупо-наивными до конца своей жизни». Институтская наивность стала притчей во языцех.

Осмеяние и возвеличивание институток имеют, по сути дела, одну и ту же точку отсчета. Они лишь отражают различное отношение к детскости воспитанниц институтов благородных девиц, которую культивировали обстановка и быт закрытого учебного заведения. Если на «набитую дуру» взглянуть с некоторым сочувствием, то она оказывалась просто «дитя малое» (как говорит, обращаясь к воспитаннице, институтская горничная: «несмышленыш вы, как дитя малое, только что каля-баля по-французски, да трень-брень на рояле»). А с другой стороны, скептическая оценка образованности и воспитанности институтки, когда она служила образцом «светскости» и «поэтичности», сразу же обнаруживала ее «детское, а не женское достоинство» (что должен был открыть герой задуманной А. В. Дружининым драмы, которая затем превратилась в знаменитую повесть «Полинька Сакс»). В связи с этим и сами институтки, чувствовавшие себя «детьми» в непривычном для них взрослом мире, иногда сознательно играли роль «ребенка», всячески подчеркивая свою детскую наивность (ср.: «все жеманство, так называемое жантильничанье, приторное наивничанье, все это легко развивалось в институтках в первые годы после выпуска, потому что этим забавлялись окружающие»). «Выглядеть» институткой зачастую значило: говорить ребячьим голосом, придавая ему специфически-невинный тон, и смотреть девочкой.

Во времена 18 века - сластолюбивого сентиментализма, жеманства и куртизанства, заполнявших праздную, сытую жизнь светской среды, такие лилейные барышни и нравились. И не имело значения, что эти прелестные создания, ангелы во плоти, какими они казались на паркете в салонной обстановке, в обыденной жизни оказывались плохими матерями и женами, расточительными и неопытными хозяйками, да и вообще существами, ни к какому труду и полезной деятельности не приспособленными.

Подробнее о воспитанницах Смольного института -

Для того, чтобы обрисовать другие типы русских девушек из дворянской среды, мы снова обратимся к художественной литературе.

Тип уездной барышни ярко представлен в произведениях Пушкина, придумавшего этот термин: это и Татьяна Ларина («Евгений Онегин»), и Маша Миронова («Капитанская дочка») и Лиза Муромская («Барышня-крестьянка»)

Эти милые, простодушные и наивные создания - полная противоположность столичным красавицам.«Эти девушки, выросшие под яблонями и между скирдами, воспитанные нянюшками и природою, гораздо милее наших однообразных красавиц, которые до свадьбы придерживаются мнения своих матерей, а там — мнения своих мужьёв»,— сказано в пушкинском «Романе в письмах».

Песней об «уездных барышнях», поэтическим памятником им остается «Евгений Онегин», одно из лучших пушкинских творений — образ Татьяны. Но ведь и этот милый образ на самом деле существенно сложен — она «русская душою (сама не зная почему)», «по-русски плохо знала». И не случайно многое из собирательного образа «уездной барышни» передано Ольге и другим девушкам из «дали свободного романа», иначе «Евгений Онегин» не был бы «энциклопедией русской жизни» (Белинский). Здесь мы встречаем не только «язык девических мечтаний», «доверчивость души невинной», «невинных лет предубежденья», но и рассказ о воспитании «уездной барышни» в «дворянском гнезде», где встречаются две культуры, дворянская и народная:

День губернской или уездной барышни был заполнен прежде всего чтением: французских романов, стихов, произведений русских писателей. Уездные барышни черпали знания о светской жизни (да и о жизни вообще) из книжек, но зато чувства их были свежи, переживания — остры, а характер — ясен и силен.

Большое значение для провинциалок имели обеды, приемы в доме и у соседей, помещиков.
К выходу в свет они готовились заранее, просматривая журналы мод, тщательно выбирали наряд. Именно такую поместную жизнь описывает А.С.Пушкин в повести "Барышня крестьянка".

"Что за прелесть эти уездные барышни! - писал Александр Пушкин - Воспитанные на чистом воздухе, в тени своих садовых яблонь, они знание света и жизни черпают из книжек. Для барышни звон колокольчика есть уже приключение, поездка в ближний город полагается эпохою в жизни:"

Тургеневская девушка - так называли совершенно особый тип русских барышень 19 века, сформировавшийся в культуре на основе обобщенного образа героинь романов Тургенева. В книгах Тургенева это замкнутая, но тонко чувствующая девушка, которая, как правило, выросла на природе в поместье (без тлетворного влияния света, города), чистая, скромная и образованная. Она плохо сходится с людьми, но обладает глубокой внутренней жизнью. Яркой красотой она не отличается, может восприниматься как дурнушка.

Она влюбляется в главного героя, оценив его истинные, не показные достоинства, желание служить идее и не обращает внимание на внешний лоск других претендентов на её руку. Приняв решение, она верно и преданно следует за любимым, несмотря на сопротивление родителей или внешние обстоятельства. Иногда влюбляется в недостойного, переоценив его. Она обладает сильным характером, который может быть сначала незаметен; она ставит перед собой цель и идёт к ней, не сворачивая с пути и порой достигая намного большего, чем мужчина; она может пожертвовать собой ради какой-либо идеи.

Её черты — огромная нравственная сила, «взрывная экспрессивность, решительность „идти до конца“, жертвенность, соединённая с почти неземной мечтательностью», причём сильный женский характер в книгах Тургенева обычно «подпирает» более слабого «тургеневского юношу» . Рассудочность в ней сочетается с порывами истинного чувства и упрямством; любит она упорно и неотступно.

Почти везде у Тургенева в любви инициатива принадлежит женщине; ее боль сильнее и кровь горячее, ее чувства искренне, преданнее, нежели у образованных молодых людей. Она всегда ищет героев, она повелительно требует подчинения силе страсти. Сама она чувствует себя готовой к жертве и требует ее от другого; когда ее иллюзия насчет героя исчезает, ей не остается ничего иного, как быть героиней, страдать, действовать.

Отличительная особенность «тургеневских девушек» в том, что при своей внешней мягкости они сохраняют полную непримиримость в отношении воспитавшей их консервативной среды. «Во всех них „огонь“ горит вопреки их родным, их семьям, только и думающим о том, как бы этот огонь затушить. Все они независимы и живут „собственной своею жизнию“»

К этому типу относятся такие женские персонажи из произведений Тургенева, как Наталья Ласунская («Рудин»), Елена Стахова («Накануне»), Марианна Синецкая («Новь») и Елизавета Калитина («Дворянское гнездо»)

В наше время этот литературный стереотип несколько деформировался и «тургеневскими девушками» стали ошибочно называть другой тип русских барышень - «кисейных».

«Кисейная» барышня имеет иную характеристику нежели «тургеневская». Выражение это появилось в России в 60-х годах 19 века в демократической среде и означало вполне определенный социальный и психологический тип с такими же вполне определенными нравственными ориентирами и художественными вкусами.

Первым употребил это выражение в романе «Мещанское счастье» Н.Г.Помяловский, одновременно выразивший и свое понимание подобного женского типа:

«Кисейная девушка! Читали Марлинского, пожалуй, и Пушкина читали; поют „Всех цветочков боле розу я любил" да „Стонет сизый голубочек"; вечно мечтают, вечно играют... Легкие, бойкие девушки, любят сентиментальничать, нарочно картавить, хохотать и кушать гостинцы... И сколько у нас этих бедных кисейных созданий».

Особый стиль поведения, манера одеваться, которая позднее породила выражение «кисейная барышня», начали складываться еще в 30 — 40-х годах 19 в. По времени это совпадает с новым силуэтом в одежде. Талия опускается на место и всячески подчеркивается невероятно пышными нижними юбками, которые позднее заменит кринолин из металлических колец. Новый силуэт должен был подчеркивать хрупкость, нежность, воздушность женщины. Склоненные головки, потупленные глазки, медленные, плавные движения или, напротив, показная шаловливость были характерны для того времени. Верность образу требовала, чтобы девушки такого типа жеманничали за столом, отказываясь от еды, постоянно изображали отрешенность от мира и возвышенность чувств. Пластические свойства тонких, легких тканей способствовали выявлению романтической воздушности.

Этот жеманный и изнеженный женский тип весьма напоминает девушек-институток, таких же не в меру сентиментальных, романтичных и мало приспособленных к реальной жизни. Само выражение «кисейная барышня» восходит к выпускной форме воспитанниц женских институтов: белым кисейным платьям с розовыми кушаками.

О таких вот "кисейных барышнях" весьма нелицеприятно отзывался Пушкин, большой знаток усадебной культуры.:

Но ты — губерния Псковская,
Теплица юных дней моих,
Что может быть, страна глухая,
Несносней барышень твоих?
Меж ними нет — замечу кстати —
Ни тонкой вежливости знати,
Ни ветрености милых шлюх.
Я, уважая русский дух,
Простил бы им их сплетни, чванство,
Фамильных шуток остроту,
Пороки зуб, нечистоту,
И непристойность и жеманство,
Но как простить им модный бред
И неуклюжий этикет?

"Кисейным барышням" противостоял иной тип русских девушек - нигилистки. Или "синий чулок"

Курсистки Высших женских архитектурных курсов Е. Ф. Багаевой в Петербурге.

В литературе есть несколько версий происхождения выражения «синий чулок». По одной из них, выражение обозначало кружок лиц обоего пола, собирающихся в Англии в 1780-х годах у леди Монтегю для бесед на литературные и научные темы. Душою бесед был ученый Б. Стеллинфлит, который, пренебрегая модой, при темном платье носил синие чулки. Когда он не появлялся в кружке, там повторяли: «Мы не можем жить без синих чулок, сегодня беседа идет плохо, — нет синих чулок!» Таким образом, прозвище Синий чулок впервые получила не женщина, а мужчина.
По другой версии, голландский адмирал XVIII века Эдуард Боскавен, известный как «Неустрашимый старина» или «Кривошеий Дик», был мужем одной из наиболее восторженных участниц кружка. Он грубо отзывался об интеллектуальных увлечениях своей жены и насмешливо называл заседания кружка встречами «Общества синих чулок».

Наметившаяся свобода женщины света в русском обществе проявилась и том, что в XIX веке, начиная с войны 1812 года, многие светские девицы превратились в сестер милосердия, вместо балов щипали корпию и ухаживали за ранеными, тяжко переживая постигшее страну несчастье. Так же они поступали и в Крымскую войну и во время других войн.

С началом реформ Александра II в 1860-е годы изменилось отношение к женщине вообще. В России начинается долгий и мучительный процесс эмансипации. Из женской среды, особенно из числа дворянок, вышло немало решительных, отважных женщин, которые открыто рвали со своим окружением, семьей, традиционным укладом, отрицали необходимость брака, семьи, активно участвовали в общественной, научной и революционной деятельности. Среди них оказались такие «нигилистки», как Вера Засулич, Софья Перовская, Вера Фигнер и многие другие, входившие в революционные кружки, участвовавшие в известном «хождении в народ» в 1860-е годы, затем ставшие участницами террористических групп «Народной воли», а потом и эсеровских организаций. Женщины-революционерки были порой мужественнее и фанатичнее своих собратьев по борьбе. Они, не колеблясь, шли убивать крупных сановников, терпели издевательства и насилия в тюрьмах, но оставались совершенно непреклонными борцами, пользовались всеобщим уважением, становились лидерами.

Надо сказать, что и об этих девицах Пушкин был нелестного мнения:

Не дай мне Бог сойтись на бале

С семинаристом в желтой шали

Иль академиков в чепце.

А.П. Чехов в рассказе «Розовый чулок» писал: «Что хорошего быть синим чулком. Синий чулок... Черт знает что! Не женщина и не мужчина, а так середка на половине, ни то, ни се».

«Большинство нигилисток лишены женской грации и не имеют нужды намеренно культивировать дурные манеры, они безвкусно и грязно одеты, редко моют руки и никогда не чистят ногти, часто нося очки, стригут волосы. Они читают почти исключительно Фейербаха и Бюхнера, презирают искусство, обращаются к молодым людям на „ты“, не стесняются в выражениях, живут самостоятельно или в фаланстерах и говорят более всего об эксплуатации труда, абсурдности институции семьи и брака, и об анатомии» — писали в газетах в 1860-х годах.

Подобные рассуждения можно найти и у Н. С. Лескова («На ножах»): «Сидеть с вашими стрижеными грязношеими барышнями и слушать их бесконечные сказки про белого бычка, да склонять от безделья слово „труд“, мне наскучило»

Восставшая против иноземного владычества Италия стала источником модных идей для революционно настроенной молодежи в России, а красная рубашка — гарибальдийка — опознавательным знаком женщин передовых взглядов. Любопытно, что «революционные» подробности в описании костюмов и причесок нигилисток присутствуют только в тех литературных произведениях, авторы которых, так или иначе, осуждают это движение («Взбаламученное море» А. Ф. Писемского, «На ножах» Н. С. Лескова). В литературном наследстве Софьи Ковалевской, одной из немногих женщин того времени, реализовавшей свою мечту, более важным является описание душевных переживаний и духовных исканий героини (повесть «Нигилистка»).

Сознательный аскетизм в одежде, темные цвета и белые воротнички, которым отдавали предпочтение женщины с передовыми взглядами, однажды войдя в обиход, оставались в российской жизни практически всю первую половину XX века.

Рисунки Н. Муллер

Коллекционировать можно не только марки, фарфор, автографы, спичечные и винные этикетки, коллекционировать можно и слова.
Меня, как художника по костюмам, интересовали и интересуют слова, связанные с костюмами. Интерес этот возник давно. Будучи студенткой ГИТИСа, я делала курсовую работу «Театральный костюм в театрах графа Н. П. Шереметева» и вдруг прочла: «...платья были сделаны из стамеда». Но что это такое? Стамед стал первым «экземпляром» моей коллекции. А ведь читая художественную литературу, мы довольно часто сталкиваемся со словами-реликтами, значения которых мы подчас не знаем или знаем приблизительно.
Мода всегда была «капризна и ветрена», на смену одной моде, одним названиям приходила другая мода, другие названия. Старые слова либо забывались, либо теряли свое первоначальное значение. Наверное, немногие теперь могут себе представить платья, сшитые из материала гран-рамаж или цвета «паука, замышляющего преступление», а в XIX столетии такие платья были модны.

Разделы словаря:

Ткани
Женская одежда
Мужская одежда
Обувь, головные уборы, сумки и др.
Детали костюма, нижнее платье
Национальный костюм (киргизский, грузинский)

Ткани 1

«Много побрали пригожих девиц, а с ними столько золота, тканей цветных и аксамита драгоценного».
«Слово о полку Игореве».

АКСАМИТ. Свое название эта бархатная ткань получила от техники выработки examiton - ткань, приготовленная в 6 ниток.
Было известно несколько видов этой ткани: гладкие, петельчатые, стриженые. Употреблялась она для изготовления дорогих одежд и для обивки мебели.
В Древней Руси это была одна из самых дорогих и любимых тканей. Начиная с X по XIII век единственным поставщиком ее была Византия. Но византийские аксамиты до нас не дошли, техника изготовления их к XV веку была забыта, а название удержалось. До нас дошли венецианские аксамиты XVI-XVII веков.
Большой спрос аксамита на Руси в XVI-XVII веках и его дороговизна вызвали усиленное подражание. Русские мастерицы удачно имитировали богатые узоры и петли аксамита. К 70-м годам XVIII века мода на аксамит прошла и ввоз ткани в Россию прекратился.

«С какой это стати ты нарядилась сегодня в шерстяное платье! Могла бы нонче и в барежевом походить».
А. Чехов. «Перед свадьбой».

БАРЕЖ - недорогая тонкая, легкая полушерстяная или полушелковая ткань из туго скрученной пряжи. Свое название получила от города Барежа, у подошвы Пиренеев, места, где эта ткань выделывалась вначале ручным способом и шла на изготовление крестьянской одежды.

«...и хитон из драгоценного саргонского виссона такого блестящего золотого цвета, что одежда казалась сотканной из солнечных лучей»…
А. Куприн. «Суламифь».

ВИССОН - дорогая, очень легкая, прозрачная ткань. В Греции, Риме, Финикии, Египте - шла на изготовление одежд царей и придворных. Мумию фараонов, согласно сообщению Геродота, обертывали повязками из виссона.

«Софья Николаевна встала с живостью, взяла с подноса и поднесла свекру кусок аглицкого тончайшего сукна и камзол из серебряного глазета, весь богато расшитый...»

ГЛАЗЕТ - шелковая ткань с золотым или серебряным утком. Сложна по выработке, имела крупный рисунок с изображением цветов или геометрического орнамента. Глазет был нескольких сортов. Близкий к парче, он использовался для шитья камзолов и театральных костюмов. Другой сорт шел на изготовление церковных одеяний, обшивки гробов.

«...да три грогроновых - это тринадцать, гроденаплевых, да гродафриковых...»
А. Островский. «Свои люди сочтемся».

«...в шелковом гарнитуровом с золотыми травочками платочке на голове».
С. Аксаков. «Семейная хроника».

ГРО - название французских очень плотных шелковых тканей. В десятых годах XIX века, когда мода на прозрачные, легкие материалы прошла, в употребление вошли плотные шелковые ткани. Гро-гро - шелковая материя, плотная, тяжелая; гро де-перл - шелковая ткань серо-жемчужного цвета, гро де тур - ткань получила название от города Тур, где впервые начала изготовляться. В России ее называли гарнитур. Гро де-наполь - шелковая плотная ткань, довольно легкая, также получила название от города Неаполя, где изготовлялась.

«Одна была одета в роскошный лиф из дама; расшитый золотом, утратившим блеск, и простую холщовую юбку».
П. Мериме. «Хроника времен Карла X».

ДАМА - шелковая ткань, на гладком фоне которой вытканы цветные узоры, чаще блестящий рисунок на матовом фоне. Сейчас такая ткань называется дамаск.

«Женщины в затрапезах, полосатых платках с детьми на руках... стояли около крыльца».
Л. Толстой. «Детство».

ЗАТРАПЕЗА - дешевая грубая льняная ткань, часто синеполосатая. Ткань получила название по фамилии купца Затрапезного, на мануфактурах которого в Ярославле ее вырабатывали.

«...белые казимировые панталоны с пятнами, которые когда-то натягивались на ноги Ивана Никифоровача и которые можно теперь натянуть разве на его пальцы».
Н. Гоголь. «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».

КАЗИМИР - полушерстяная ткань, легкое сукно или полусуконце, с косой ниткой. Казимир был моден в конце XVIII века. Из него шили фраки, форменные платья, панталоны. Ткань была гладкой и полосатой. Полосатый казимир в начале XIX века уже не был моден.

«...и с досадой косились на жен и дочерей голландских шкиперов, которые в канифасовых юбках и красных кофточках вязали свой чулок...»
А. Пушкин. «Арап Петра Великого».

КАНИФАС - плотная хлопчатобумажная ткань с рельефным узором, преимущественно в полоску. Впервые эта ткань появилась в России, очевидно, при Петре I. В настоящее время она не вырабатывается.

«Через минуту в столовую вошел белокурый малый - в штанах из полосатой пестряди, засунутых в сапоги».

ПЕСТРЯДЬ, ИЛИ ПЕСТРЯДИНА - грубая льняная или хлопчатобумажная ткань из разноцветных ниток, обычно домотканая и очень дешевая. Из нее шили сарафаны, рубахи и передники. В настоящее время по ее типу вырабатываются всевозможные сарпинки и шотландки.

«На опушке, прислонившись к мокрой березке, стоял старик пастух, тощий в рваной сермяге без шапки».
А. Чехов. «Свирель».

СЕРМЯГА - грубое, чаще домотканое некрашеное сукно. В XV-XVI веках одежду из сермяги украшали яркой отделкой. Кафтан из этого сукна также назывался сермягой.

«Кетчер явился ко мне в черном плаще без воротника, подбитый черным стаметом как дьявол в «Роберте».
И. Панаев. «Литературные воспоминания».

СТАМЕД (стамет) - шерстяная косотканая ткань, не очень дорогая, шла обычно на подкладку. Изготовлялась она в XVII-XVIII веках в Голландии. Крестьянки из этой ткани шили сарафаны, которые назывались стамедники. Уже к концу XIX века эта ткань вышла из употребления.

«Ведь мне ходить по Москве пешком в узеньких, коротеньких брючках да в твиновом пальто с разноцветными рукавами - это хуже смерти».
А. Островский. «Последняя жертва».

ТВИН - гладкоокрашенная полушерстяная ткань в 80-х годах XIX века шла на изготовление платьев и верхней одежды бедных горожан. Сейчас не производится.

«Когда она вышла к нему в белом тарлатановом платье, с веткой небольших синих цветов в слегка приподнятых волосах, он так и ахнул».
И. Тургенев. «Дым».

ТАРЛАТАН - одна из самых легких хлопчатобумажных или полушелковых тканей, имела сходство с кисеей или муслином. Раньше шла на платья, в более позднее время сильно накрахмаленная использовалась на нижние юбки.

«Генерал Карлович из-за обшлага вытащил фуляровый платок, вытер лицо и шею под париком».
А. Толстой. «Петр Первый».

ФУЛЯР - очень легкая шелковая ткань, которая шла на дамские платья и платки. Была дешевой. Фуляром также назывались шейные и носовые платки.

«Павел явился в класс приодетый: в желтом фризовом сюртуке и в белом галстуке на шее».
М. Салтыков-Щедрин. «Пошехонская старина».

ФРИЗ - грубая шерстяная, ворсистая ткань; напоминала байку, из нее шили верхние вещи. Сейчас вышла из употребления.

Женская одежда 2

«На ней было платье «adrienne» из алого гродетура, выложенного по швам, в рисунок, серебряным галуном...»
Вяч. Шишков «Емельян Пугачев».

«Adrienne» - свободное платье, спадающее вниз колоколом. На спине - широкое полотнище ткани, закрепленное в глубокие складки. Название произошло от пьесы Теренция «Адрия». В 1703 году в этой пьесе впервые появилась в таком платье французская актриса Донкур. В Англии такой покрой платья называли контуш или кунтуш. Антуан Ватто много рисовал женщин в подобных одеяниях, потому фасон получил название «Складки Ватто». Ко второй половине XVIII века фасон вышел из употребления, такие платья можно было видеть только на небогатых горожанках.

«Платье не теснило нигде, нигде не спускалась кружевная берта...»
Л. Толстой «Анна Каренина».

Берта - горизонтальная полоса из кружева или материала в виде пелеринки. Уже в XVII веке ею отделывали платья, но особенно большое увлечение этой отделкой было в 30-40-х годах XIX века.

«Каждую ночь вижу во сне, будто я в малиновой бостроге танцую минувет».
А. Толстой «Петр Первый».

Бострог (бастрок, бострог) - мужская куртка голландского происхождения. Была любимой одеждой Петра I. На Саардамской верфи он ходил в красной бостроге. Как форменная одежда матросов впервые бострог упоминается в морском уставе 1720 года. Впоследствии его сменил бушлат. В старину в Тамбовской и Рязанской губерниях бострок - женская епанечка (см. объяснение ниже) на помочах.

«Ловко сидел на ней темный шерстяной бурнус, отлично сшитый».
Н. Некрасов. «Три страны света».

Бурнус - плащ из белой овечьей шерсти, без рукавов, с капюшоном, который носили бедуины. Во Франции бурнусы стали модны с 1830 года. В сороковых годах XIX века они входят в моду повсюду. Шили бурнусы из шерсти, бархата, отделывали вышивкой.

«Не смейте носить этого ватерпруфа! Слышите! А то изорву я его в клочки...»
А. Чехов «Володя».

Ватерпруф - непромокаемое женское пальто. Происходит от английского water - вода, proof - выдерживающий.

«На крыльце стоит его старуха
В дорогой собольей душегрейке».
А. Пушкин «Сказка о рыбаке и рыбке».

Душегрея. В Петербургской, Новгородской, Псковской губерниях эту старинную русскую женскую одежду шили без рукавов, на лямках. Спереди она имела разрез и большое количество пуговиц. Сзади - сборы. Известен и другой покрой - без сбор. Надевали душегрею поверх сарафана. Душегреи носили женщины всех слоев - от крестьянок до знатных боярынь. Делали их теплыми и холодными, из различного материала: дорогого бархата, атласа и простого домотканого сукна. В Нижегородской губернии душегрея - короткая одежда с рукавами.

«На плечи ее было накинуто что-то вроде епанечки из пунцового бархата, опушенного соболями».
Н. Некрасов «Три страны света».

Епанечка. В центральных губерниях Европейской части России - короткая одежда на лямках. Спереди прямая, на спине складки. Будничная - из набойки крашеного холста, праздничная - из парчи, бархата, шелка.

«...баронесса была в шелковом необъятной окружности платье, светло-серого цвета, с оборками в кринолине».
Ф. Достоевский «Игрок».

Кринолин - нижняя юбка из конского волоса, происходит от двух французских слов: crin - конский волос, lin - лен. Была изобретена французским предпринимателем в 30-е годы XIX века. В 50-х годах XIX века в нижнюю юбку вшивали стальные обручи или китовый ус, но название сохранилось.
Наивысший расцвет кринолинов - 50-60-е годы XIX века. К этому времени они достигают огромных размеров.

«Вошла Софья, - по-девичьему - простоволосая, в черном бархатном летнике, с собольим мехом».
А. Толстой «Петр Первый».

Летник. До XVIII века наиболее любимая женская одежда. Длинная, до полу, сильно раскошенная книзу, эта одежда имела широкие длинные колоколообразные рукава, которые сшивались до половины. Несшитая нижняя часть свободно свисала. Шили летник из дорогих одноцветных и узорных тканей, украшали шитьем и каменьями, к нему пристегивали небольшой круглый меховой воротник. После реформ Петра I летник вышел из употребления.

«И как же вам ехать в дорожном платье! Не послать ли к повивальной бабушке за ее желтым роброном!»

Роброн - происходит от французского robe - платье, ronde - круглое. Старинное платье на фижмах (см. объяснение ниже), модное в XVIII веке, состояло из двух платьев - верхнее распашное со шлейфом и нижнее - немного короче верхнего.

«Ольга Дмитриевна приехала, наконец, и, как была, в белой ротонде, шапке и в калошах, вошла в кабинет и упала в кресло».
А. Чехов «Супруга».

Ротонда - верхняя женская одежда шотландского происхождения, в виде большой пелерины, без рукавов. Вошла в моду в 40-х годах XIX века и была модна до начала XX века. Происходит название ротонда от латинского слова rolundus - круглый.

«Она была некрасива и немолода, но с хорошо сохранившейся высокой, немного полной фигурой, и просто и хорошо одетой в просторный светло-серый сак с шелковым шитьем на воротнике и рукавах».
А. Куприн «Леночка».

Сак имеет несколько значений. Первое - свободное женское пальто. В Новгородской, Псковской, Костромской и Смоленской губерниях сак - женская верхняя одежда на пуговицах, приталенная. Шили ее на вате или кудели. Молодые женщины и девушки носили ее по праздникам.
Такой вид одежды был распространен во второй половине XIX столетия.
Второе значение - дорожная сумка.

«Ан врешь - не весь: ты мне еще соболий салоп обещал».
А. Островский «Свои люди - сочтемся».

Салоп - верхняя женская одежда в виде широкой длинной накидки с пелериной, с прорезями для рук или с широкими рукавами. Были они легкие, на вате, на меху. Название происходит от английского слова slop, означающее свободное, просторное. В конце XIX-начале XX века эта одежда вышла из моды.

«Маша: Надо домой... Где моя шляпа и тальма!»
А. Чехов «Три сестры».

Тальма - накидка, которую носили и мужчины и женщины в середине XIX века. Была в моде до начала XX столетия. Название получила по имени знаменитого французского актера Тальма, ходившего в такой накидке.

«Приехав домой, бабушка, отлепливая мушки с лица и отвязывая фижмы, объявила дедушке о своем проигрыше...»
А. Пушкин «Пиковая дама».

Фижмы - каркас из китового уса или ивовых прутьев, который надевали под юбку. Впервые появились в Англии в XVIII веке и просуществовали вплоть до 80-х годов XVIII столетия. В России фижмы появились около 1760 года.

«Ото сна пробуждается,
Встает рано-ранешенько,
Утренней зарей умывается.
Белою ширинкою утирается».
Былина об Алеше Поповиче.

Ширинка - платок, полотнище. Делалась из тафты, полотна, вышивалась золотым шелком, украшалась бахромой, кистями. При царских свадьбах была даром новобрачной.

«Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне».
С. Есенин «Письмо к матери».

Шушун - старинная русская одежда типа сарафана, но более закрытая. В XV-XVI веках шушун был длинный, до полу. Обычно к нему пришивали висячие фальшивые рукава.
Шушуном называли также короткую распашную кофту, короткополую шубку. Шубка-шушун дожила до XX века.

Мужская одежда 3

«Невдалеке от нас за двумя сдвинутыми столиками у окна сидела группа старых казаков с седыми бородами, в длинных старинного покроя кафтанах, называемых здесь азямами».
В. Короленко «У казаков».

Азям (или озям ). Старинная крестьянская мужская и женская верхняя одежда - широкий длиннополый кафтан, без сбор. Шили его обычно из домотканого верблюжьего сукна (армячины).

«Невдалеке от башни, завернутая в альмавиву (альмавивы были тогда в великой моде), - виднелась фигура, в которой я тотчас признал Тархова».
И. Тургенев «Пунин и Бабурин».

Альмавива - широкий мужской плащ. Назван по имени одного из действующих лиц трилогии Бомарше, графа Альмавивы. Был в моде в первой четверти XIX века.

«Братишки окончательно порвали со старым миром, носят рубашки «апаш», редко чистят зубы, всей душой болеют за родную футбольную команду...»
И. Ильф и Е. Петров «1001 день, или новая Шехерезада».

Апаш - рубашка с открытым широким воротом. Была в моде со времен первой мировой войны вплоть до 20-х годов XX века. Увлечение этой модой было столь велико, что в те годы был даже танец «апаш». Апашами называли деклассированные группы в Париже (грабители, сутенеры и т. д.). Апаши, желая подчеркнуть свою независимость и пренебрежение к миру имущих, носили рубашки с широким, свободные воротом, без галстука.

«В дверях стоял мужик в новом армяке, подпоясанный красным кушаком, с большой бородой и умным лицом, по всем признакам староста...»
И. Тургенев «Затишье»

Армяк. На Руси армяком называлась и особая шерстяная ткань, из которой шили мешки для артиллерийских зарядов, и купеческий кафтан, который носили лица, занимающиеся мелким извозом. Армяк - крестьянский кафтан, неотрезной в талии, с прямой спинкой, без сбор, с рукавами, вшитыми в прямую пройму. В холодное и зимнее время армяк надевали на тулуп, поддевку или полушубок. Одежду этого покроя носили во многих губерниях, где она имела различные названия и небольшое отличие. В Саратовской губернии чапан, в Оленецкой губернии - чуйка. Псковский армяк имел воротник и узкие отвороты, запахивался он неглубоко. В Казанской губернии - азям и отличался от псковского армяка тем, что имел узкий шалевый воротник, который был покрыт другим материалом, чаще плисом.

«Одет он был забубенным помещиком, посетителем конных ярмарок, в пестрый, довольно засаленный архалук, полинявший шелковый галстук лилового цвета, жилет с медными пуговками и серые панталоны с огромными раструбами, из-под которых едва выглядывали кончики нечищенных сапог».
И. Тургенев «Петр Петрович Каратаев»

Архалук - одежда, похожая на поддевку из цветной шерсти или шелковой ткани, чаще полосатой, застегивающаяся на крючках.

Мужская одежда (продолжение) 4

«- Володя! Володя! Ивины! - закричал я, увидев в окне трех мальчиков в синих бекешах с бобровыми воротниками».
Л. Толстой «Детство».

Бекеша - верхняя мужская одежда, в талию, со сборами и разрезом сзади. Делалась на меху или на вате с меховым или бархатным воротником. Название «бекеша» происходит от имени венгерского полководца XVI века Каспара Бекеша, предводителя венгерской пехоты, участника войн, которые вел Стефан Баторий. В советских войсках бекеша использовалась в обмундировании высшего командного состава с 1926 года.

«Рука его судорожно потянулась к карману офицерских галифе».
И. Кремлев «Большевики».

Галифе - брюки, узкие в голенище и широкие в бедрах. Названы по имени французского генерала Галифе (1830-1909), по указанию которого французские кавалеристы были снабжены брюками особого покроя. Красными галифе награждались бойцы Красной Армии, особо отличившиеся в боях во время революции и гражданской войны.

«Гусар! Ты весел и беспечен,
Надев свой красный доломан».
М. Лермонтов «Гусар».

Доломан , или дуломан (венгерское слово), - гусарский мундир, характерный признак которого - расшитая шнуром грудь, а также спинные швы, рукава и горловина. В XVII веке доломан был введен в войсках Западной Европы. В русской армии доломан появился в 1741 году, при учреждении гусарских полков. За свое почти полуторавековое существование он несколько раз менял покрой, количество нагрудных нашивок (от пяти до двадцати), а также количество и форму пуговиц. В 1917 году с упразднением гусарских полков отменено и ношение доломанов.

«Оставь его: перед рассветом, рано,
Я вынесу его под епанчою
И положу на перекрестке».
А. Пушкин «Каменный гость».

Епанча - широкий длинный плащ. Шили его из легкой материи. Епанча была известна в Древней Руси еще в XI веке.

«Мы сняли мундиры, остались в одних камзолах и обнажили шпаги».
А. Пушкин «Капитанская дочка».

Камзол - длинный жилет, его носили под кафтаном поверх рубахи. Появился он в XVII веке и имел рукава. Во второй половине XVII века камзол приобретает вид длинного жилета. Сто лет спустя под влиянием английской моды камзол укорачивается и превращается в короткий жилет.

«Теплый зимний кожух был надет в рукава, и пот градом лил с него, как из ведра».
Н. Гоголь «Тарас Бульба».

Кожух - старинная русская одежда, известная со времен Киевской Руси. Род кафтана, подбитый мехом, украшенный жемчугом и кружевом. Носили его поверх зипуна. Одно из первых упоминаний кожуха в литературе - в «Слове о полку Игореве». На Украине кожухами называли тулупы из овчины.

«Петр же приеха на княж двор и ту снидоша противу ему с сеней слугы княжи вси в черных мятлих».
Летопись, Ипатьевский список. 1152 г.

Мятель (мятл) - старинная дорожная осенняя или зимняя одежда, известная на Руси с XI века. Похожа на плащ. Как правило, он был суконным. Носили его богатые посадские люди в Киевском, Новгородском и Галицком княжествах. Мятель черного цвета носили монахи и светские люди во время траура. В XVIII веке мятель еще бытовал как монашеское одеяние.

«Месяц играл на запонках его однорядки».

Однорядка - старинная русская мужская и женская одежда, плащ без подкладки (в один ряд). Отсюда ее название. Носили поверх кафтана или зипуна. Бытовала в России до петровской реформы.

«Солнышко мое красное! - вскричал он, хватаясь за полы царского охабня...»
А. Толстой «Князь Серебряный».

Охабень - старинная русская одежда до XVIII века: широкая, длиннополая, подобно однорядке, с длинными свисающими рукавами, в проймах которых были прорези для рук. Для красоты рукава завязывались на спине. Охабень имел большой четырехугольный воротник.

«Какой сногсшибательный вид?
Цилиндр на затылок.
Штаны - пила.
Пальмерстон застегнут наглухо».
В. Маяковский «Следующий день».

Пальмерстон - пальто особого покроя, сзади оно плотно прилегало в талии. Название происходит от имени английского дипломата лорда Пальмерстона (1784-1865), который носил такое пальто.

«Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по-новому, был длиннее пяток».
Л. Толстой «Война и мир».

Редингот - верхняя одежда типа пальто (от английского Riding coat - пальто для катания на лошади). В Англии при верховой езде употреблялся специальный длиннополый кафтан, застегнутый до талии. Во второй половине XVIII века эта форма одежды перекочевала в Европу и Россию.

«Он мал ростом, на нем толстовка из бумажного коверкота, сандалии, синие носки».
Ю. Олеша «Вишневая косточка».

Толстовка - широкая длинная мужская блуза в складку и с поясом. Лев Николаевич Толстой носил такую блузу, в подражание ему стали носить такие рубахи. Отсюда и пошло название «толстовка». Мода на толстовки продолжалась до 30-х годов XX века.

«Николай Муравьев, стоявший близ Кутузова, видел, как невозмутимо-спокоен был этот невысокий, тучный, старый генерал в простеньком коротком сюртуке и шарфе через плечо...»
Н. Задонский «Горы и звезды».

Сюртук - мужская двубортная одежда. Вид длинного пиджака, отрезанного в талии, вошел в моду в Англии в конце XVIII века, распространился по всей Западной Европе и России как верхняя одежда, потом как дневной костюм. Сюртуки были форменные - военные, ведомственные и гражданские.

«Никита Зотов стоял перед ней истово и прямо, как в церкви, - расчесанный, чистый, в мягких сапожках, в темной из тонкого сукна ферязи».
А. Толстой «Петр Первый».

Ферязь - старинная верхняя распашная длинная одежда с длинными рукавами, бытовавшая на Руси в XV-XVII веках. Это парадный кафтан без воротника. Шили на подкладке или на меху. Спереди была застежка на пуговицах и длинных петлях. Украшали ферязь всевозможными нашивками. Посадские люди и мелкие торговцы надевали ферязь прямо на рубаху.

Обувь, головные уборы, сумки и др. 5

«Ботфорты, поднимавшиеся чуть повыше лодыжки, были подбиты множеством кружев и так широки, что кружева помещались в них словно цветы в вазе».
Альфред де Виньи «Сен-Мар».

Ботфорты - кавалерийские высокие сапоги с широкими раструбами. Во Франции в XVII столетии были предметом особого щегольства. Их носили спущенными ниже колен, а широкие раструбы украшали кружевами.

«У всех солдат были широкие меховые наушники, серые перчатки и суконные гамаши, закрывающие носки ботинок».
С. Диковский «Патриоты».

Гамаши - накладные голенища, закрывающие ногу от ступни до колена. Делали их из кожи, замши, сукна, с застежкой на боку. В Лувре есть барельеф V века до нашей эры с изображением Гермеса, Эвридики и Орфея, на ногах которого «первые» гамаши. Носили их и древние римляне. Гладиаторы надевали гамаши только на правую ногу, так как левая была защищена бронзовой поножью.
В XVII-XVIII веках было введено единое обмундирование. Одеждой солдат были тогда кафтан (жюстокор), камзол (длинный жилет), короткие штаны - кюлоты и гамаши. Но в начале XIX века вместо кюлот стали носить длинные панталоны и лосины. Гамаши стали делать короткими. В таком виде они сохранились в гражданском костюме и в некоторых армиях.

«Человек в гетрах, прижав ко рту окровавленный платок, шарил в пыли на дороге, разыскивая сбитое пенсне».

Гетры - то же, что и гамаши. Они закрывали ногу от ступни до колена или щиколотки. Их продолжали носить еще в середине тридцатых годов нашего века. Сейчас гетры снова в моде. Их делают вязаными, часто в яркую полоску, с орнаментом и вышивкой. Высокие до колен гетры из жесткой кожи получили название краг.

«Камер-пажи были еще наряднее - в белых лосинах, лакированных высоких ботфортах и со шпагами на старинных золотых портупеях».
А. Игнатьев «Пятьдесят лет в строю».

Лосины - плотно облегающие штаны из оленьей кожи или грубой замши. Перед тем как надеть, их смачивали водой и натягивали мокрыми. В начале прошлого века лосины были частью военной формы некоторых полков в России. Как парадная форма сохранились до 1917 года.

«У одного из махновцев ветром снесло соломенное канотье».
К. Паустовский «Повесть о жизни».

Канотье - шляпа из жесткой и крупной соломки с плоской тульей и прямыми полями. Появилась в конце 80-х годов XIX века и была модной до 30-х годов нашего столетия. Знаменитый французский шансонье Морис Шевалье всегда выступал в канотье. В 90-х годах прошлого века канотье носили и женщины.
В начале XIX века любимым женским головным убором была так называемая «кибитка» - шляпа с небольшой тульей и полями в виде большого козырька. Название произошло от схожести очертаний шляпы с крытой повозкой.


«...Огюст Лафарж, белокурый красавец, служивший главным клерком у одного парижского нотариуса. Носил каррик с тридцатью шестью пелеринами...»
A. Mоруа «Три Дюма».

В конце XVIII века из Англии приходит мода на свободное двубортное пальто с несколькими пелеринами, покрывающими плечи, - . Его обычно носили молодые щеголи. Поэтому число пелерин зависело от вкуса каждого. Женщины начали носить каррик примерно с первого десятилетия XIX века.

«Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки и, отдав их именинно-сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее...»
Л. Толстой «Война и мир».

В конце XVIII - начале XIX столетия в моду входят узкие из тонких и прозрачных тканей платья без внутренних карманов, в которых женщины обычно держали разные туалетные мелочи. Появились дамские сумочки. Сначала их носили сбоку на специальной перевязи. Потом стали делать в форме корзинок или мешочка. Такие сумочки называли «ретикюлем» от латинского reticulum (плетеная сетка). В шутку ретикюль стали называть от французского ridicule - смешной. Под таким названием дамская сумочка вошла в обиход во всех европейских странах. Делали ридикюли из шелка, бархата, сукна и других материалов, украшали вышивкой, аппликацией.

Детали костюма, нижнее платье 6

«Простой белый плащ надет на царе, скрепленный на правом плече и на левом боку двумя египетскими аграфами из зеленого золота, в форме свернувшихся крокодилов - символ бога Себаха».
А. Куприн «Суламифь».

Аграф - застежка (от французского l"agrafe - застежка, крючок). В античное время застежку в виде крючка, закрепленного за кольцо, называли фибулой, (латинское). Аграфы делали из дорогих металлов. Особой роскошью отличались византийские.

«...дочь воеводы смело подошла к нему, надела ему на голову свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на него кисейную прозрачную шемизетку с фестонами, вышитыми золотом».
Н. Гоголь «Тарас Бульба».

Шемизетка - вставка на груди в женских платьях. Впервые появилась в XVI веке в Венеции, когда стали шить платья с очень открытым лифом. Из Италии распространилась в Испанию и Францию. Делали шемизетку из дорогих тканей и богато украшали. В начале пятидесятых годов XIX столетия женские платья шили с двойным рукавом. Верхний - из той же ткани, что и лиф, а нижний - из ткани шемизетки. В нарядных платьях шемизетки были кружевные или из дорогого материала. В повседневных - из батиста, пике и других тканей кремового или белого цвета. Иногда вставка была с отложным воротничком.
Другое значение шемизетки - женская кофта, блузка.

Модест. В Древнем Риме женщины носили несколько туник. Манера надевать сразу верхнее и нижнее платье сохранилась до конца XVIII столетия. В XVII веке верхнее платье - модест (modeste, по-французски скромная) всегда шили с распашной юбкой из плотных тяжелых, шитых золотом и серебром тканей. С боков ее драпировали, скрепляя застежками-аграфами или бантами из лент. У юбки был шлейф, длина которого, как и в средние века, строго регламентировалась. (Шлейф королевы - 11 локтей, принцесс - 5 локтей, герцогинь - 3 локтя. Локоть примерно равен 38-46 сантиметрам.)

Фрипон (la friponne, от французского - плутовка, лукавая). Нижнее платье. Шили его из легкой ткани другого цвета, не менее дорогой, чем на верхнем платье. Отделывали воланами, сборками и кружевами. Самой модной была отделка из черных кружев. Названия модест и фрипон бытовали лишь в XVII веке.

«Его ренгравы были так широки и так обильно украшены кружевами, что шпага дворянина на их фоне казалась неуместной».
А. и С. Голон «Анжелика».

Одним из курьезов мужской моды XVII столетия были (rhingraves). Эта своеобразная юбка-штаны представляла собой громоздкую одежду из ряда продольных бархатных или шелковых полос, вышитых золотом или серебром. Полосы нашивали на подкладку (две широкие штанины) другого цвета. Иногда вместо полос юбку простегивали складками. Низ заканчивался бахромой из лент в виде петель, положенных одна на другую, или оборкой, или вышитой каймой. По бокам ренгравы украшали пучками лент - самое модное украшение семнадцатого века. Все это надевалось на верхние штаны (о-де-шосс) так, чтобы были видны их кружевные оборки (каноны). Известно несколько видов ренграв. В Испании они имели четкий силуэт - несколько ровных, нашитых по низу полосок позумента. В Англии ренгравы появились в 1660 году и были длиннее, чем во Франции, где их носили с 1652 года.
Кто автор столь невиданного наряда? Одни приписывают его голландскому послу в Париже Рейнграфу фон Сальм-Невилю, якобы удивившему таким туалетом Париж. Но Ф. Буш в книге «История костюма» пишет, что Сальм-Невиль мало занимался вопросами моды, а возможным создателем ренграв считает Эдуарда Палатина, известного в то время своими чудачествами и экстравагантными туалетами, обилием лент и кружев.
Мода на ренгравы соответствовала господствующему тогда стилю барокко и продержалась до семидесятых годов.

Национальный костюм некоторых народов, проживающих в России

Традиционная одежда киргизов 7

«Она надела простенькое платье, но поверх него вышитый замысловатыми узорами белдемчи, руки ее украшали недорогие браслеты и кольца, в ушах бирюзовые серьги».
К. Каимов «Атай».

Белдемчи - часть женского киргизского национального костюма в виде распашной юбки на широком поясе. Такие юбки издревле носили во многих азиатских странах. Одежда в виде распашной юбки известна также на Украине, в Молдавии и в Прибалтике. В Киргизии женщины начинали носить белдемчи поверх платья или халата после рождения первого ребенка. В условиях кочевой жизни такая одежда не стесняла движений и защищала от холода. Известно несколько видов белдемчи: распашная юбка - сильно сосборенная, сшитая из трех-четырех скошенных кусков черного бархата. Ее края сходились спереди. Юбку украшали шелковой вышивкой. Другой вид - юбка без сборок из цветного бархата или из ярких полушелковых тканей. Спереди полы юбки не сходились на 15 сантиметров. Края обшивали полосками меха выдры, куницы, мерлушки. Встречались юбки, сделанные из овчины. Такие юбки носили женщины группы ичкилик в Киргизии, а также в Джиргательском районе Таджикистана и в Андижанской области Узбекистана.

«...платок спущен на плечи, на ногах ичиги и кауши».
К. Баялинов «Ажар».

Ичиги - мягкие легкие сапожки, мужские и женские. Распространены у большинства народов Средней Азии, а также у татар и русского населения Сибири. Носят ичиги с резиновыми калошами, а в старину надевали кожаные калоши (кауши, кавуши, кебис).

«Впереди всех, небрежно свесившись на левую сторону седла, в белом колпаке, отделанном черным бархатом, в кементае из белого войлока, обшитом бархатом, красовался Тюлькубек».
К. Джантошев «Каныбек».

Кементай - широкий войлочный халат. Это одежда главным образом скотоводов: она защищает от холода и дождя. В 19 столетии белый богато отделанный кементай носили зажиточные киргизы.

«Мир наш создан для богатых и сильных. Для бедных и слабых он тесен, как сыромятный чарык...»

Чарык - вид сапог на толстой подошве, которую кроили шире и длиннее ступни, а затем загибали наверх и прошивали. Голенище (конг) кроили отдельно.

«Сорок две стрелы сюда,
Сорок две стрелы туда,
В колпаки стрелков летят,
Срезают кисточки с колпаков,
Не задев самих стрелков».
Из киргизского эпоса «Манас».

Колпак - этот старинный киргизский головной убор до сих пор очень популярен в Киргизии. В XIX веке производство колпаков было женским делом, а продавали их мужчины. Для изготовления колпака заказчик сдавал целое руно молодого ягненка, и руно брали в качестве оплаты.
Колпаки шили из четырех клиньев, расширяющихся книзу. По бокам клинья не сшивали, что позволяет поднимать или опускать поля, защищая глаза от яркого солнца. Верх украшали кисточкой.
Киргизские колпаки были разнообразны в покрое. Колпаки знати были с высокой тульей, поля колпака подшивали черным бархатом. Бедные киргизы свои головные уборы оторачивали сатином, а детские колпаки украшали красным бархатом или красной материей.
Разновидность колпака - ай колпай - была без разрезных полей. Войлочный колпак носят и другие народы Средней Азии. Появление его в Средней Азии относится к XIII веку.

«Зура, скинув с себя кюрмо и засучив рукава платья, хлопочет возле горящего очага».
К. Каимов «Атай».

Кюрмо - безрукавка, приталенная, удлиненная, иногда с коротким рукавом и воротником стойкой. Она получила широкое распространение по всей Киргизии, имеет несколько названий и небольшие различия - камзол (камзур, кемзир), более распространенное - чиптама.

«...медленно опустился на корточки, сидел так в шубе и нахлобученном малахае, подперев спиной стену и горько всхлипывая».
Ч. Айтматов «Буранный полустанок».

Малахай - особый вид головного убора, отличительная особенность которого - длинный, спускающийся на спину назатыльник, соединенный с удлиненными наушниками. Его изготовляли из меха лисы, реже из меха молодого барана или оленя, а верх покрывали тканью.
Малахаем называли также широкий кафтан без пояса.

«...затем вернулся, надел свой новый чепкен, взял со стены камчу и...»
Ч. Айтматов «Свидание с сыном».

Чепкен - верхняя стеганая мужская одежда типа халата. На севере Киргизии ее шили на теплой подкладке и с глубоким запахом. Мастерицы, изготовлявшие чепкены, были в почете. В настоящее время такую одежду носят пожилые люди.

«Белого меха тебетей лежал позади него на траве, а он сидел попросту - в черной суконной чеплажке».
Т. Касымбеков «Сломанный меч».

Тебетей - распространенный зимний головной убор, непременная часть мужского киргизского национального костюма. Он имеет плоскую четырех-клинную тулью, и шьют его, как правило, из бархата или сукна, отделывают чаще всего лисьим мехом или куницей, а в районах Тянь-Шаня - мехом черного барашка.
Кызыл тебетей - красная шапка. Ее надевали на голову при возведении на ханство. В прошлом существовал обычай: если гонца посылало начальство, то его «визитной карточкой» был предъявленный им тебетей. Обычай настолько укоренился, что и в первые годы после революции посыльный привозил с собой тебетей.

«Брось ей твой чапан, я тебе подарю другой, шелковый».
В. Ян «Чингис-хан».

Чапан - мужская и женская длинная одежда типа халата. Без чапана выходить из дома считалось неприличным. Шьют чапан на вате или на верблюжьей шерсти с ситцевой подкладкой. В старину подкладку делали из маты - дешевой белой или набивной хлопчатобумажной ткани. Сверху чапан покрывали бархатом, сукном, вельветом. В настоящее время чапаны носят лишь пожилые люди.
Существует несколько вариантов этой одежды, вызванных этническими различиями: найгут чапан - широкий туникообразный халат, рукава с ластовицей, вшитые под прямым углом, каптама чапан - покрой свободный, рукава вшивные с округлой проймой и чапан прямой и узкий, с боковыми разрезами. Подол и рукав обычно обшиваются шнуром.

«У него на ногах сыромятные чокои... Боже милостивый, стоптанные, кривые чокои!»
Т. Касымбеков «Сломанный меч».

Чокои - чулкообразная обувь из сыромятной кожи. Кроилась из одного куска. Верхняя часть чокои доходила до колен или чуть ниже и сшивалась не до конца, поэтому у щиколотки чокои закреплялись кожаными ремешками. Раньше их носили пастухи и табунщики. Теперь такую обувь не носят. Орус чокои - войлочные сапоги. Их шили из войлока (кошмы), иногда обшивали для прочности кожей.

«Она торопливо поднялась с места, на ходу вытащила из кармана чолпу, закинула назад и, позвякивая серебряными монетами, вышла из юрты».
А. Токомбаев «Раненое сердце».

Чолпу - украшение для кос из подвесок - серебряных монеток, прикрепленных к треугольной серебряной пластинке. Это украшение носили женщины, особенно те из них, которые жили в районе озера Иссык-Куль, в Чуйской долине и на Тянь-Шане. Сейчас чолпу носят редко.

«Меня ввели в белую юрту. В первой ее половине, где я остановился, на шелковых и плюшевых подушках... важно восседала полная женщина в большом шелковом элечке».
М. Элебаев «Долгий путь».

Элечек - женский головной убор в виде тюрбана. В полном виде он состоит из трех частей: на голову надевалась шапочка с накосником, поверх нее небольшой прямоугольный кусок ткани, закрывающий шею и сшитый под подбородком; поверх всего - чалма из белой материи.
У разных родоплеменных групп Киргизии женская чалма имела различные формы - от простой накрутки до сложных сооружений, слегка напоминающих русскую рогатую кику.
В Киргизии чалма получила большое распространение.
Ее называли калек, но у южных и северных киргизов - элечек. Это же название бытовало и у некоторых групп казахов. В первый раз элечек надевали молодой, отправляя в дом мужа, тем самым подчеркивая переход ее в другую возрастную группу. В свадебном пожелании молодухе говорилось: «Пусть твой белый элечек не спадает с твоей головы». Это было пожелание долгого семейного счастья. Элечек носили зимой и летом, без него не было принято выходить из юрты даже за водой. Только после революции элечек перестают носить и заменяют головным платком.

Традиционная грузинская одежда 8

«Царевича очень красили арабский кафтан и парчевая каба тигрового цвета».

Каба - длинная мужская одежда, которую носили в восточной, отчасти южной Грузии в XI-XII веках знатные феодалы и придворные. Особенность кабы - длинные, почти до пола рукава, зашитые книзу. Рукава эти декоративные, их закидывали за спину. Верх кабы по разрезу на груди, а также воротник и рукава обшивали черным шелковым шнурком, из-под которого выступал ярко-синий кант. На протяжении столетий фасон кабы менялся. В более поздние времена кабу делали короче, ниже колен - из шелка, сукна, холста, кожи. Носила кабу уже не только знать. Женская каба - архалук - была до пола.

«Полицейский привел на площадь юношу в черной черкеске, тщательно обыскал его и отошел в сторону».
К. Лордкипанидзе. «Горийская повесть».

Черкеска (чухва) - верхняя мужская одежда народов Кавказа. Вид распашного кафтана в талию, со сборками и вырезом на груди, чтобы был виден бешмет (архалук, волгач). Застежка на крючках встык. На груди - карманчики для газырей, в которых хранили порох. Рукава широкие и Длинные. Их носят загнутыми, но во время танцев отпускают на всю длину.
Со временем газыри утратили свое значение, они стали чисто декоративными. Их делали из дорогих пород дерева, из кости, украшали золотом и серебром. Обязательная принадлежность черкески - кинжал, а также узкий кожаный пояс с накладными пластинами и подвесками из серебра.
Изготовляли черкески из местного сукна, особенно ценилось сукно из козьего пуха. Во второй половине XIX века черкески стали шить из привозного фабричного материала. Наиболее распространенные - черные, коричневые, серые черкески. Самыми дорогими и нарядными считались и считаются белые черкески. До 1917 года черкеска была обмундированием некоторых родов войск. Во время первой мировой войны вместо черкески и бешмета ввели новый вид одежды - бечераховку (по имени придумавшего ее портного). Это экономило материал. У бечераховки была закрытая грудь с воротником, а вместо газырей - обычные карманы. Подпоясывали рубаху кавказским ремешком. Позже ее стали называть кавказской рубахой. Она была очень популярна в 20-30-е годы.

«Около этой надписи была высечена фигура одетого в грузинскую чоху безусого юноши».
К. Гамсахурдиа. «Десница великого мастера».

Чоха (чуха) - монашеская одежда в древней Грузии. Впоследствии мужская национальная одежда. Была распространена по всей Грузии и имела множество вариантов. Это распашная одежда в талию, различной длины, надевали ее на архалук (бешмет). У чохи сильно скошенный к спинке бочок. Боковой шов подчеркивался тесьмой или сутажом. Спереди слегка наискосок пришивали карманы для газырей. Сзади от отрезной спинки шли мельчайшие байтовые складки или сборки. Идя на работу, передние полы чохи закидывали за спину под пояс. Неширокий рукав оставался незашитым примерно на пять пальцев. Между боковыми полотнищами и клиньями складок оставляли прореху, которая совпадала с карманом архалука.

«В одной половине висели платья... ее кисейные покрывала, лечаки, сорочки для купания, платья для верховой езды».
К. Гамсахурдиа. «Давид Строитель».

Лечаки - покрывало из легкой ткани. Сначала имело форму неправильного треугольника. По краям лечаки обшивали кружевом, оставляя без них лишь удлиненный конец. Лечаки пожилых женщин и траурные были без кружевной обшивки. У современных покрывал квадратная форма.

«Георгия заинтересовали шейдиши цвета фазаньей шейки».
К. Гамсахурдиа. «Десница великого мастера».

Шейдиши - женские длинные штаны, которые носили в старину под платьем в Кахетии, в Картли, Имеретии и других местах. Их шили из шелка разных цветов, но предпочитали всевозможные оттенки малинового. Шейдиши, видные из-под платья, богато вышивали шелковой или золотой нитью растительным орнаментом с изображением животных. Нижний край обшивали золотой или серебряной тесьмой.

«...девушка надела нарядную накидку - катиби, расшитую вдоль и поперек цветными шелковыми нитками».
К. Лордкипанидзе. «Цоги».

Катиби - старинная верхняя женская одежда до колен из бархата различных цветов на меховой или шелковой подкладке и с меховой опушкой по краям. Главные украшения - длинные незашитые почти на всю длину рукава и декоративные конической формы пуговицы из металла или покрытые синей эмалью. Передок и спинку шили отрезными.
Катиби также называют нарядную безрукавку.

1 Муллер Н. Бареж, стамед, канифас // Наука и жизнь, № 5, 1974 г. Стр. 140-141.
2 Муллер Н. Адриенн, берта и епанечка // Наука и жизнь, № 4, 1975 г. Стр. 154-156.
3 Муллер Н. Апаш, альмавива, сюртук... // Наука и жизнь, № 10, 1976 г. Стр. 131.
4 Муллер Н. Бекеша, доломан, сюртук... // Наука и жизнь, № 8, 1977 г. Стр. 148-149.
5 Муллер Н. Гамаши, лосины, каррик // Наука и жизнь, № 2, 1985 г. Стр. 142-143.
6 Муллер Н. Аграф, ренгравы, модест, фрипон // Наука и жизнь, № 10, 1985 г. Стр. 129-130.
7 Муллер Н. Белдемчи... Кементай... Элечек... // Наука и жизнь, № 3, 1982 г. Стр. 137-139.
8 Муллер Н. Каба, лечаки, черкеска, чоха // Наука и жизнь, № 3, 1989 г. Стр. 92-93.

Женская одежда во времена Московской Руси была преимущественно распашной. Особенно оригинальной была верхняя одежда, к которой относились летники, телогреи, холодники, роспашницы и др.

Летник - верхняя холодная, то есть без подкладки, одежда, причем накладная, надеваемая через голову. От всех одежд летник отличался покроем рукава: в длину рукава были равны длине самого летника, в ширину - половине длины; от плеча до половины их сшивали, а нижнюю часть оставляли несшитой. Вот косвенная характеристика старорусского летника, данная стольником П. Толстым в 1697 году: «Дворяне носят верхний одежды черныя ж, долгия, до самой земли и тирокия подобно тому, как преже сего на Москве нашивал женский пол летники».

Название летник зафиксировано около 1486 года, оно имело общерусский характер, позднее летник как название общей для; мужчин и женщин одежды представлено в севернорусских и южнорусских диалектах.

Поскольку летники не имели подкладки, то есть были холодной одеждой, то их называли также холодниками. Женская ферязь, нарядная широкая одежда без воротника, предназначенная для дома, тоже относилась к холодникам. В шуйской челобитной 1621 г. читаем: «Жены моей платья ферязь холодник киндяк желт да ферязи другие теплые киндяк лазорев». Еще в XIX веке холодниками в ряде мест называли различные виды летней одежды из холста.

В описаниях быта царской семьи, относящихся ко второй четверти XVII века, несколько раз упомянута роспашница - женская верхняя распашная одежда с подкладкой и пуговицами. Наличием пуговиц она и отличалась от летника. Слово роспашница появилось в результате стремления иметь особое название для женской распашной одежды, поскольку мужскую распашную одежду называли опашень. В Москве появился и соответствующий вариант для именования женской одежды - опашница. Во второй половине XVII столетия распашная одежда свободного покроя теряет свою привлекательность в глазах представительниц высшего сословия, сказывается начавшаяся ориентация на западноевропейские формы одежды, и рассмотренные названия перешли в разряд историзмов.

Основное название теплой верхней одежды - телогрея. Телогреи мало отличались от роспашниц, иногда их носили и мужчины. Это была преимущественно комнатная одежда, но теплая, поскольку она подбивалась сукном или мехом. Меховые телогреи, мало отличались от шуб, о чем свидетельствует такая запись в описи царского платья 1636 г.: «Скроена государыне царице телогрея отлас цветной шолк червчат (багровый, ярко-малиновый - Г. С.) да светлозелен, длина шубе по передом 2 аршина». Но телогреи были короче шуб. В быт русского народа телогреи вошли очень широко. Вплоть до настоящего времени женщины носят теплые кофты, душегрейки.

Женские легкие шубы иногда называли торлопами, но уже с начала XVII века слово торлоп заменяется более универсальным названием шубка. Богатые меховые короткие шубки, мода на которые пришла из-за рубежа, именовались кортелями. Кортели часто давали в приданое; вот пример из рядной грамоты (договора о приданом) 1514 года: «На девке платья: кортел куней с вошвою семь рублев, кортел белей хребтов полтретя рубли вошва готова шита полосата да кортел черева бельи с тафтою и с вошвою». К середине XVII века кортели тоже выходят из моды, а название становится архаизмом.

Зато с XVII века начинается история слова кодман. Эта одежда была особенно распространена на юге. В документах Воронежской приказной избы 1695 года описывается юмористическая ситуация, когда в кодман нарядился мужчина: «Въ каторой де дни приходил нарядяс в женской в кодман и он пра то силен не упомнитъ а котмон де надевал для шутки». Кодман был похож на накидку, кодманы носили в рязанских и тульских селах до революции.

А когда появились «старомодные шушуны», о которых упоминает в своих стихах Сергей Есенин? В письменности слово шушун отмечается с 1585 года, ученые предполагают его финское происхождение, первоначально оно и употреблялось только востоке севернорусской территории: в Подвинье, по р. Ваге в Великом Устюге, Тотьме, Вологде, затем стало известно в Зауралье и Сибири. Шушун - женская одежда из ткани, иногда подбитая мехом: «шушун лазорев да шушун кошечей женской» (из приходо-расходной книги Антониево-Сийского монастыря 1585 г.); «заечинной шушун под ветошкою и тот шушун сестре моей» (духовная грамота - завещание 1608 г. из Холмогор); «шушуненко теплое заечшшое» (роспись одежды 1661 г. из Важского у.). Таким образом, шушун - это севернорусская телогрея. После XVII века слово распространяется к югу до Рязани, к западу до Новгорода и проникает даже в белорусский язык.
У поляков были заимствованы катанки - тип верхней одежды из шерстяной ткани; это короткие телогреи. Некоторое время их носили в Москве. Здесь их шили из овчины, покрытой сверху сукном. Сохранилась эта одежда только в тульских и смоленских местах.
Рано вышли из употребления такие одежды, как китлик (верхняя женская куртка - влияние польской моды), белик (одежда крестьянок из белого сукна). Почти не носят сейчас и насовы - род накладной одежды, надеваемой для тепла или для работы.
Перейдем к головным уборам. Здесь надо различать четыре группы вещей в зависимости от семейного и социального положения женщины, от функционального предназначения самого головного убора: женские платки, головные уборы, развившиеся из платков, чепцы и шапочки, девичьи повязки и венцы.

Основное название женского убора в старое время - плат. В некоторых говорах слово сохраняется до наших дней. Название платок появляется в XVII веке. Вот как выглядел весь комплекс головных уборов женщины: «А грабежей с нее сорвала треух низаной с соболями, цена пятнадцать рублев, кокошник лудановой осиновой золотной с зернами жемчужными, цена семь рублев, да платок рубковой шит золотом, цена рубль» (из московского судного дела 1676 г.). Платки, входившие в комнатный или летний наряд ясенщины, называли убрусами (от бруснутъ, брысать, то есть тереть). Одежда модниц в Московской Руси выглядела очень красочно: «На всех летники желтые и шубки червчаты, в убрусе, с ожерели бобровыми» («Домострой» но списку XVII в.).

Ширинка - другое название головного платка, кстати, весьма распространенное. А вот повой до XVIII века был известен очень мало, хотя позднее от этого слова развивается общеупотребительное повойник - «головной убор замужней женщины, наглухо закрывающий волосы».

В старой книжной письменности головные платки и накидки носили и другие названия: увясло, ушев, главотяг, намётка, накидка, хустка. В наши дни, кроме литературного накидка, используется в южнорусских областях слово наметка «женский и девичий головной убор», а на юго-западе - хустка «платок, ширинка». С XV века русские знакомы со словом фата. Арабское слово фата первоначально обозначало любое покрывало на голову, затем у него закрепляется специализированное значение «накидка невесты», вот одно из первых употреблений слова в этом значении: «А как великой княжне голову почешут и на княжну кику положат, и фату навесят» (описание свадьбы князя Василия Ивановича 1526 г.).

Особенность девичьего наряда составляли повязки. Вообще характерная черта девичьего убора - открытая макушка, а основной признак уборов замужних женщин - полное прикрытие волос. Девичьи уборы делали в виде перевязки или обруча, отсюда и название - перевязка (в письменности - с 1637 г.). Носили перевязки повсеместно: от крестьянской избы до царского дворца. Наряд крестьянской девушки в XVII веке выглядел так: «На девке Анютке платья: кафтанишко зеленой суконной, телогрея крашенинная лазорева, первязка шита золотом» (из московской допросной записи 1649 г.). Постепенно перевязки выходят из употребления, дольше они сохранялись в северных краях.

Девичьи головные ленты называли повязками, это название, наряду с основным перевязка, отмечалось лишь на территории от Тихвина до Москвы. В конце XVIII века повязкой называли ленты, какие на голове носили сельские девушки. На юге чаще употреблялось название связки.

По внешнему виду приближается к повязке и венец. Это нарядный девичий головной убор в виде широкого обруча, расшитого и украшенного. Украшали венцы жемчугом, бисером, мишурой, золотой нитью. Нарядная передняя часть венца носила название переденка, иногда так именовали и весь венец.

У замужних женщин были закрытые головные уборы. Головное покрывало в сочетании с древними славянскими «оберегами» в виде рогов или гребней - это кика, кичка. Кика - славянское слово с первоначальным значением «волосы, коса, вихор». Кикой называли только венчальный головной убор: «Великому князю а княжне голову почешут, а на княжну кику положат и покров навесят» (описание свадьбы князя Василия Ивановича 1526 г.). Кичка - женский повседневный головной убор, распространенный главным образом на юге России. Разновидность кики с лентами называлась снур - в Воронеже, Рязани и Москве.

История слова кокошник, (от кокошь «петух» по сходству с петушиным гребнем), судя по письменным источникам, начинается поздно, во второй половине XVII века. Кокошник был общесословным убором, носили его в городах и деревнях, особенно на севере.
Кики и кокошники снабжались подзатыльником - задком в виде широкой сборки, закрывающей затылок. На севере подзатыльники были обязательны, на юге они могли отсутствовать.
Вместе с кичкой носили сороку - шапочку с узлом назади. На Севере сорока была распространена меньше, здесь ее мог заменять кокошник.

В северо-восточных областях кокошники имели своеобразный вид и особое название - шамшура, см. составленную в 1620 г. в Сольвычегодске опись имущества Строгановых: «Шамшура шита золотом по белой земле, очелье шито золотом и серебром; шамшура плетеная с метлеками, очелье шито золотом». Нарядный девичий убор головодец представлял собою высокий овальной формы круг с открытым верхом, он делался из нескольких слоев бересты и обтягивался вышитой тканью. В вологодских деревнях головодцы могли быть свадебными уборами невест.

Различные шапочки, надеваемые на волосы под платки, под кички, носили только замужние. Такие уборы особенно были распространены на севере и в средней России, где климатические условия требовали одновременного ношения двух или трех головных уборов, да и семейно-общинные требования в отношении обязательного покрытия волос замужней женщиной были строже, чем на юге. После венчания на молодую жену надевали подубрусник: «Да на четвертом блюде положити кика, да под кикою положити подзатыльник, да подубрусник, да волосник, да покрывало» («Домострой» по списку XVI в., свадебный чин). Оцените описываемую в тексте 1666 г. ситуацию: «Он же, Симеон, велел со всех жон с роботниц подубрусники сняти и простоволосыми ходить, девками, потому что де у них законных мужей не бывало». Подубрусники часто упоминались в описях имущества горожан и богатых жителей села, но в XVIII веке квалифицируются «Словарем Академии Российской» как тип простонародного женского головного убора.

На севере чаще, чем на юге, встречался волосник - шапочка, сшитая из ткани или вязаная, надеваемая под платок или шапку. Название встречается с последней четверти XVI века. Вот характерный пример: «Меня Марьицу во дворе у себя бил по ушам и окосматил, и ограбил, и грабежем у меня з головы схватил шапку да волосник золотой да шелком вязан обшивка жемчюжная» (челобитная 1631 г. из Великого Устюга). От кокошника волосник отличался меньшей высотой, он плотно облегал голову, был проще оформлен. Уже в XVII веке волосники носили лишь сельские жительницы. Снизу к волоснику пришивали ошивку - расшитый круг из плотной ткани. Поскольку ошивка была самой видной частью убора, то иногда и весь волосник называли ошивкой. Приведем два описания волосников: «Да жены моей два волосника золотных: у одного ошивка жемчужная, у другова ошивка шита золотом» (челобитная 1621 г. из Шуйского у.); «Ошивка с волосником жемчюжная с канителью» (вологодская роспись приданого 1641 г.).

Во второй половине XVII века в среднерусских источниках вместо слова волосник начинает употребляться слово сетка, что отражает изменение самого вида предмета. Теперь шапочка стала употребляться как единое целое, с пришиваемым снизу плотным кругом, сама же она имела редкие отверстия и стала легче. На севернорусской территории по-прежнему сохранялись волосники.
Подубрусники чаще носили в городе, а волосники - на селе, особенно на севере. У знатных женщин шитая комнатная шапочка с XV в. именовалась чепцом.

Из татарского языка было заимствовано название тафъя. Тафья - шапочка, надеваемая под шапку. Впервые упоминание о ней находим в тексте 1543 г. Первоначально ношение этих уборов осуждалось церковью, поскольку тафъи не снимали в церкви, однако они вошли в домашний обычай царского двора, крупных феодалов) а со второй половины XVII в. их стали носить и женщины. Ср. замечание иностранца Флетчера о русских головных уборах в 1591 году: «Во-первых, на голову надевают тафью или небольшую ночную шапочку, которая закрывает немного поболее маковки, сверх тафьи носят большую шапку». Тафьей называли восточные шапочки разных типов, поэтому тюркское аракчин, известное русским, не получило распространения, оно осталось лишь в некоторых народных говорах.
Все упомянутые здесь головные уборы женщины носили преимущественно дома, а также при выходе на улицу - летом. В зимнее время они наряжались в меховые шапки самого различного вида, из разнообразных мехов, с ярким цветным верхом. Количество головных уборов, носимых одновременно, в зимнее время увеличивалось, но зимние головные уборы, как правило, были общими для мужчин и женщин. <...>
Не будем больше подглядывать за нашими модницами и закончим на этом свой рассказ.

Г. В. Судаков "Старинная женская одежда и ее наименования" Русская речь, № 4, 1991. С. 109-115.

Сумка начала приобретать функцию аксессуара именно в викторианскую эпоху. Все началось с того, что к обыкновенному кошельку для монет прикрепили ремешок, чтобы было проще носить его на поясе. Кошелек стал чуть больше, обзавелся маленькими кармашками и превратился в сумку, а женщины стали задумываться о том, как сочетать этот аксессуар с одеждой. Модель представляла собой тканевый мешок с застежкой в металлической раме — с такими ходили еще наши бабушки, а похожие мини-кошельки для мелочи можно до сих пор купить. Кошельки «для особого случая» были вышиты бисером, а к 1870-м их начали делать из кожи.

Второй по важности вещью в сумке после денег стал носовой платок. Поскольку открыто зевать, чихать, кашлять и тем более сморкаться было неприлично, настоящая леди могла это сделать только в платок, отойдя в сторонку или, как минимум, отвернувшись подальше от стола, и при этом насколько можно быстрее и тише. Дневной вариант платка, как правило, был из хлопка, льна или шелка и белого или кремового цвета. А для вечернего выхода дамы брали с собой платки с вышивками, монограммами и отделкой из кружева.

Следующее, что можно было найти в такой сумке — это красивый металлический футляр с солью. И нет, она была нужна не для того, чтобы отпугивать вампиров и прочую нечисть. Соль с ароматическими травами служила деликатной альтернативой нашатыря, чтобы привести даму в чувство. А падали девушки в обморок не из-за чересчур затянутых корсетов, вопреки распространенному мнению. Да, иногда завязки могли перетянуть, но это случалось редко. Дело в том, что викторианская женщина должна была быть деликатной и пассивной. А потерять сознание — значил проявить высшую степень пассивности. Так считали мужчины.

На самом деле обморок был целым секретным оружием, с помощью которого можно было отвести общественное внимание от соперницы или привлечь какого-то конкретного человека, просто упав рядом с ним.

Это удовольствие могло быть опасным для здоровья, поэтому производители нюхательных солей тех лет предупреждали девушек об опасности злоупотребления обмороками.

Еще одной вещью, которую могла носить викторианская женщина в сумочке, была визитница. Это касается только солидных состоятельных дам, которые носили в специальных футлярах печатные, рукописные или сделанные через трафарет визитки — свои и мужа. Обмен визитками тоже был важной традицией, с его помощью завязывались связи с влиятельными людьми. Как правило, визитками пользовались женщины: они оставляли их в гостях или, например, в ресторанах, чтобы счет прислали мужу.

Все атрибуты для наведения красоты оставлялись дома, потому что не было никакой необходимости носить их с собой. Ни одна леди не выходила из дома до тех пор, пока ее прическа, макияж и одежда не будут безупречны, поэтому расчески, зеркала и косметику оставляли на туалетном столике. К слову, макияж тогда еще тоже еще не пользовался популярностью — это было присуще дамам в возрасте, чтобы скрыть недостатки, а юным девушкам следовало лишь слегка припудриться и нанести румяна.

Поправлять платье на улице было дурным тоном. Точно так же, как и оглядываться назад, слишком быстро ходить, рассматривать витрины магазинов и появляться вне дома без перчаток.

Поскольку не все могли позволить себе горничных и прихорашивались самостоятельно, спустя некоторое время в женской сумке все же стали появляться румяна, зеркальце и гребень. В жаркую погоду было не обойтись без веера — необходимый аксессуар леди 20-х годов.

Ведущую роль в эволюции сумок и их содержимого сыграла эмансипация. В 30-е женщины уже могут позволить себе курить вне стен своей комнаты, поэтому к списку добавляется портсигар с папиросами и спички в изящном футляре. Платки никуда не деваются (как и запрет на кашель) и становятся разноцветными: теперь их можно подобрать под сумку или одежду. Сами сумки тоже на месте не стоят: теперь их шьют из гобеленов, а ручки делают мягкими.

Девушка 40-х годов обязательно брала с собой небольшую брошюру, чтобы показательно почитать сидя на скамейке, маленькую таблетницу и заколки на случай, если развалится сложная прическа.

Сумка 50-60-х годов уже становится похожа на современный клатч. Потребности женщин меняются, солнцезащитные очки вытесняют веер, а румяна — яркая помада. В этот период также появляется такое разнообразие фасонов и материалов, что уже сложно назвать какую-то определенную характерную модель: девушки носят с собой и привычные кошельки, и хрустальные шкатулки.

В 70-е среднестатистическая сумка становится крупнее в два раза и напоминает привычную нам сумку-шоппер. В ней лежит все: платок, документы, сигареты, косметика, ручка с записной книжкой, очки, и на обратном пути домой к этому списку добавлялись покупки.

В 80-х спички наконец вытесняет зажигалка, вместо заколок — резинки для волос. На ключи от дома вешался цветастый брелок, а в кармашке лежала фотография кого-то любимого. Также важное место занимали средства личной гигиены и пилочка для ногтей.

Следующее десятилетие в прямом смысле добавило тяжести женщинам в виде пейджера и флакончика духов, каждая вторая девушка носит с собой CD-диски. Перцовый баллончик, к слову, тоже для многих стал необходимостью. А в нулевых стали носить с собой более-менее компактные телефоны, обязательно MP3-плеер, наушники и иногда небольшой, уже цифровой, фотоаппарат.

Сегодня минимальный набор вещей, которые обыкновенная девушка предпочитает всегда носить при себе, значительно расширился. Он может включать в себя все вышеперечисленное, только вместо соли — карманная аптечка, а вместо нескольких гаджетов — один смартфон. Кстати, портативную зарядку от него тоже нужно взять с собой. В тяжелых условиях мегаполиса девушке всегда нужен крем для рук и увлажняющая губная помада. Обязательно пластырь, потому что эти очень удобные туфли почему-то опять натирают, а в косметичку надо не забыть положить матирующие салфетки для лица.

Антисептик для рук, чтобы не искать уборную перед тем, как съесть что-то, что тоже уже лежало в сумке, и жевательная резинка. Завершающий штрих — яркий шелковый платок или пушистый брелок на ручку сумки, и тогда вы точно сможете прожить несколько часов вне дома.

Женская сумка - загадка не меньшая, чем Бермудский треугольник. И хотя первые сумки появились так же давно, как и деньги, которые в них носили, - свой сегодняшний образ женская сумка обрела только в конце XIX века: как раз в то время, когда женщина начала осознавать свою свободу от мужчины. Современная сумка - дитя французской революции XVIII века и эпохи женской эмансипации конца XIX века.

В средние века женщины носили широкие юбки, в уютных складках которых легко скрывались ранние сумки-карманы. Эти карманы не были соединены с одеждой, казались андрогенами (ибо их носили и мужчины, и женщины) и отличались только рисунком и материалом. Позднее сумки в виде изящных мешочков, стягивающихся в устье, носили на поясе.

1790 год считается годом рождения сумки, которую нужно носить в руке. Связано это с французской революцией и с новой женской модой. Нововведение имело успех, и уже через несколько лет, с 1804 года, правила хорошего тона приписывают мужчинам держать руки в карманах, а женщинам - карманы (то есть сумки) в руках. Так была утрачена андрогенность кармана, поясного мешочка и монетницы - и женщина приучилась выходить из дома, держа в руках маленькую сумочку. Первые сумки назывались «reticules». В русский язык это слово пришло в иронической французской версии (как и многие другие слова, связанные с модой) - «ридикюль».

«Несессером» называлась сумка для шитья. Чем меньше была сумка, тем обеспеченнее считалась женщина, потому что рядом с ней был мужчина или слуга (или как у Грибоедова: «муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей»), которые носили необходимые предметы. Однако по мере эмансипации женская сумка начала постепенно увеличиваться в размерах. И если раньше светские дамы прятали там свои веера, духи, зеркальца, изящные кружевные платочки и карне-де-баль (книжечку для записи партнеров по танцам), то постепенно возникла необходимость носить в ней и косметику, и книги, а в начале XX века - даже сигареты. А когда во второй половине XIX века был изобретен поезд, появились железные дороги и стало возможно быстрее перемещаться в пространстве - тогда для удобства был изобретен саквояж, то есть сумка для путешествий.

В те времена, когда женщина утвердила за собой право считаться «приличной дамой», даже если она путешествует самостоятельно, без мужского сопровождения, - именно сумка стала ее незаменимым партнером и предметом первой необходимости. Если в начале позапрошлого века сумка носилась в руке или на пальце, то в конце века она постепенно поднималась и оказалась на плече. Суфражистки носили сумки с особым шиком - как солдаты свои ранцы. Однако для большинства представительниц прекрасного пола такая «возвышенная» позиция окончательно укрепилась только в 1950-х годах.

Функционально и эстетически сумки и сумочки прошли период разделения труда: сумки для работы и моциона, коктейльные и вечерние сумочки, сумка для похорон. Каждая эпоха старалась создавать свой собственный стиль для этого предмета. Один из самых ярких периодов «сумочной» истории - 1920-е годы, когда flapper-girls экспериментировали с сумочкой для чарльстона. В иные времена сумки должны были гармонировать с туфлями, в другие - воспринимались, как украшения туалета. Замки у сумок появились в XIX веке, а молния была изобретена в 1923 году.

В викторианскую эпоху зародилось массовое, промышленное производство сумок. Появились первые компании, такие как Hermès и Louis Vuitton. Однако самодельные сумки и, так сказать, штучные экземпляры долгое время оставались более популярными, потому что средний класс не всегда мог позволить себе парчовую или кожаную сумку из английской или испанской кожи. Самодельные сумки тесно связаны с историей: в годы Второй мировой женщины придумывали дизайн сумок, способных поместить в своих недрах газовые маски; а в 1960-е годы хиппи, которые сопротивлялись всеобщему консюмеризму, сами шили разнообразные сумки-мешки.

В процессе самодеятельного и промышленного производства в ход шли различные материалы: атлас и шелк, гобелены и кожа, дерево и стекло, железо и пластик (такой как бакелит или люсид), соломка и старые журналы. Сумки украшались венецианским или богемским бисером, стеклярусом, полудрагоценными камнями, металлами, кружевами, вышивкой, аппликацией, лиможским фарфором и камеями.

Все больше и больше интерес к сумкам проявляли известные дизайнеры и художники. Их смелые фантазии делали похожим модный аксессуар на миниатюрные скульптуры. Дамская шляпа - не свободна: она должна украшать женское лицо.

Туфли должны быть прежде всего удобными. И только сумки предоставляли художникам неограниченную свободу. В 1920-е годы их делали в виде самолетов, пароходов и автомобилей. В 1940-е появляются Walborg Poodle bags - сумки в виде черных и белых пуделей. Барочная модернистка Элза Скьяпарелли создавала свои сумки вместе с Сальвадором Дали. Anne Marie deFrance умудрялась сочинять сумки в виде музыкальных инструментов. А король изделий из люсида Will Hardy экспериментировал с пластичностью материала. В 1920-х годах знаменитая художница Соня Делоне, а после нее, в 1960-е годы, Эмилио Пуччи увлекались геометрическим дизайном.